— Господи! какъ онъ еще живетъ, несчастный, — подумалъ я, — что же это такое?!.
— Что, землякъ, глядишь? — спросилъ у меня съ противоположной койки молодой парень, наблюдавшій за мной, — послалъ тебѣ Богъ сосѣда… Вотъ лежитъ тутъ ни живой, ни мертвый… Не издыхаетъ да и все! А озорникъ какой страсть…
— Что-жъ его не уберутъ отсюда?
— Да куда-жъ его?.. Ждутъ, когда сдохнетъ. Допрежь онъ внизу лежалъ со слабыми… Не знаю, зачѣмъ сюда перевели… Должно, скоро капутъ ему… Да ты хлопочи на другую койку… Вотъ завтра пойдутъ на выписку, ты и хлопочи… Съ нимъ лежать-то грѣхъ одинъ… Озорникъ… матершинникъ… даромъ, что старый… Что, старый чортъ, глядишь? — обратился онъ къ нему, — про тебя говорю… У-у-у, песъ!..
Стало темно… Зажгли лампы… Одна изъ нихъ какъ разъ пришлась противъ моей койки… Немного погодя, няньки, — разбитныя и нахальныя, съ черезчуръ развязными манерами и такими же словечками (которымъ онѣ научились, очевидно, на Хивѣ), получающія здѣсь по три копѣйки въ день жалованья, — стали разносить ужинъ… Ужинъ этотъ состоялъ изъ какого-то мутнаго, прокисшаго и въ микроскопическомъ размѣрѣ перловаго супа…
Поужинавъ, я хотѣлъ было устроиться и лечь спать, какъ вдругъ кто-то крикнулъ на всю палату:
— Новенькіе!… пожалуйте на живодерню!..Мушки ставить!… Кому мушки? подходи!..
Этимъ дѣломъ, т. е. прикладываніемъ мушекъ — или, какъ здѣсь выражались «живодёрствомъ» — занимался не фельдшеръ, а просто такой же «золоторотецъ» больной, какъ и всѣ. Онъ лежалъ въ больницѣ уже семь мѣсяцевъ, присмотрѣлся и привыкъ ко всѣмъ порядкамъ… Фельдшеръ, вѣроятно, рѣшилъ, что это дѣло не хитрое, и самому заниматься этимъ незачѣмъ…
Мы всѣ четверо подошли къ этому «живодеру», разставившему свою «аптеку» на табуреткѣ посреди палаты… Толпа больныхъ окружила насъ… пошелъ смѣхъ и остроты…
— Ну, раздѣвайтесь! — сказалъ «живодеръ». — Я вотъ вамъ вляпаю… останетесь довольны!..
Онъ живо «вляпалъ» намъ всѣмъ по мушкѣ и такъ крѣпко забинтовалъ грудь, что трудно было дышать…
— Ну, подходи теперь, кому вечёръ ставилъ? Снимать стану! — крикнулъ онъ.
Подошло шесть человѣкъ. Изъ любопытства я не пошелъ на свое мѣсто, а остался посмотрѣть, что будетъ.
— Ну, стаскивай рубашку-то! крикнулъ «живодеръ» на какого-то подслѣповатаго, съ желтымъ и бритымъ лицомъ, сильно-робѣвшаго человѣка. — Аль думаешь, — горнишная придетъ сымать то ее!..
Бритый человѣкъ, кряхтя и какъ-то корчась, скинулъ рубашку и бросилъ ее на полъ.
«Живодеръ» живо разбинтовалъ бинтъ.
