Я стоялъ на «череду» позади небольшого согнувшагося старичка… Лицо у него было худое, желтое, нездоровое… Удивительно злые глаза глядѣли исподлобья… Онъ водилъ ими, какъ затравленный волкъ, быстро переводя съ предмета на предметъ… и, очевидно съ голоду, злился на все и на всѣхъ, произнося безпрестанно отвратительныя ругательства…
— Ты чего, старый песъ, лаешься? — сказалъ ему стоявшій впереди молоденькій, съ отчаянно удалымъ лицомъ парнишка, вѣроятно, попавшій сюда съ Хивы и прошедшій огонь и воду. — Дамъ вотъ въ зубы раза — замолчишь…
Старичокъ такъ весь и затрясся отъ злобы.
— А ну-ка, дай!… А ну-ка, дай!… дай! Ты думаешь, ты одинъ жрать-то хочешь?.. Анъ нѣтъ… здѣсь, братъ, не на Хивѣ… здѣсь васъ взнуздаютъ…
— А, старый песъ, еще разговаривать! — крикнулъ парнишка и, какъ-то неожиданно ловко подставя ногу, толкнулъ его въ спину такъ, что тотъ полетѣлъ кубаремъ изъ «череды» прямо на ледъ. — Вотъ тебѣ взнуздаютъ! ха-ха-ха, взнуздалъ! мало, еще дамъ!..
Старичокъ вскочилъ на ноги и, какъ-то пронзительно завизжавъ, точно собака, которой мальчишки зажали хвостъ, бросился было на то мѣсто, откуда его вытолкнули, но его туда уже не пустили…
— Куда, старый чортъ!… Ишь ты… впередъ отца въ петлю лѣзетъ… Осади назадъ!..
— Мой чередъ!… мой чередъ! — визжалъ старикъ, толкаясь, но видя, что встать ему на прежнее мѣсто не придется, что надъ нимъ всѣ только потѣшаются, онъ вдругъ пронзительно-отчаянно заплакалъ или, вѣрнѣе, завылъ и побѣжалъ, жалко скорчившись, утирая рукавомъ полушубка глаза, въ самый конецъ «череды»…
— Го, го, го!… ха, ха, ха!.. — неслось ему вслѣдъ…
Получивъ на крыльцѣ «пайку» хлѣба и «воробья», я вслѣдъ за другими прошелъ въ столовую и, идя по порядку, попалъ за столъ…
На столѣ уже стояли и дымились чашки со щами — каждая на восемь человѣкъ — и лежали ложки, похожія скорѣе на деревенскія чумички. Ѣсть не начинали, дожидаясь, когда соберется полный комплектъ, т. е. когда будутъ заняты всѣ столы… Наконецъ, всѣ столы наполнились…
— На молитву! — закричалъ служащій.
Люди встали и пропѣли «Очи всѣхъ на Тя, Господи, уповаютъ». Не успѣли еще окончить послѣдняго слова, какъ ложки съ изумительной быстротой опустились въ чашки, захватывая тамъ мутную воду съ запахомъ капусты… Люди торопливо глотали, давились, чавкали съ такимъ азартомъ и жадностью, что если бы сытый человѣкъ посмотрѣлъ на это со стороны, то пришелъ бы въ ужасъ…
Въ одинъ мигъ чашки опорожнились!… Послали за прибавкой… Такъ же быстро уничтожили и прибавку… Немного погодя, подали гречневую кашу въ такомъ ограниченномъ количествѣ, что ея едва хватило бы поѣсть до сыта двоимъ… Ее уничтожили въ одинъ мигъ такъ, что я едва успѣлъ зачерпнуть и проглотить одну ложку…
