Колечко мое.
Золотая проба,
Буду Ваньку любить
До самого гроба! —
напевал малый и это же самое повторял на гармонии.
Поровнявшись с Иваном, он остановился, приподнял левой рукой шапку и сказал:
— Здорово, дядя Иван! Чего стоишь, на морозе ждешь?
— Да так вот стою, — ответил Ивган. — Не знаю, кудя итти.
— Ступай к Чалому, — сказал малый, — там народу — страсть!..
— Много? — переспросил Иван.
— Страсть… сесть негде… все столы заняты…
— А ты что ж ушел?
— Да что ушел… денег нет — уйдешь…
Он опять так же поправил на голове шапку и, отойдя от Ивана шагов на пять, заиграл и громко запел.
«Ишь ты, — сказал про себя с какой-то затаенной завистью Иван, — ему и горя мало, весело! И я ведь допрежь когда-то так же вот хаживал, тоже было дело… а теперича вот… н-да!»
Он постоял еще с минуту на дороге, озираясь по сторонам, сам не зная, чего нужно, чувствуя только, что у него на сердце лег какой-то тяжелый холодный камень и давит его с каждой минутой все сильнее и сильнее.
«Пойду к Филатычу, — подумал он, — посижу, может, не разгуляюсь ли. Что это, господи, со мной делается такое?.. Свет белый не мил!.. Экай карактер подлый — сам себе не рад!.. Пойду!»
Он повернул назад и направился к новенькому, крытому железом, веселому с виду домику.
Взойдя на крыльцо, он хотел было постучать, да увидал, что дверь не заперта, и вошел так.
Постояв немного в светлых и чистых сенцах около обитой новой клеенкой двери, послушав и ничего не слыша, дернул за скобку и отворил дверь. На двери по ту сторону был приделан звонок, который громко и как-то по-чудному часто задребезжал.
Иван очутился в кухне, где все было грязно и неряшливо. Он остановился у порога и подождал, слушая.
— Кто тама? — раздался откуда-то из-за глухой перегородки женский сердитый голос.
— Я.
— Да кто я-то?
— Я… Иван… Цыдилин Иван.
— А-а-а!.. Сейчас!..
Дверь отворилась, и на пороге показалась толстая, рыхлая баба.
— Матрене Васильевне, — поклонился Иван, — здравствуйте… с праздником!..
— Спасибо, — ответила женщина и, отойдя от двери, тяжело и грузно опустилась на табуретку. — Ох, родной ты мой, какой уж праздник… грех один!
— Семен Филатыч, а? — спросил Иван.
Баба вместо ответа махнула рукой так выразительно, что Иван сразу понял, в чем дело.
— Давно ли? — спросил он.
— За неделю до рождества начал… жрет и жрет, жрет и жрет. А я-то через это каку муку несу!.. Истинный господь, ни одна мученица того не видала, что я вижу! Поди, вон на него погляди, полюбуйся.
