Между тем, пока он шел от Семена Филатыча, пока стоял и курил, на улице совсем смерклось. Откуда-то с запада, из-за леса, надвинулась тихо и осторожно, точно цепляясь лапами за небо, боясь упасть, темносвинцовая туча, от которой сделалось еще темнее и печальнее…
Взойдя на крыльцо и постояв немного около обитой рваной и грязной рогожкой двери, Иван дернул за скобку и вошел в квартиру учителя.
У учителя были гости. Он справлял день своего рождения.
Учитель этот, Евграф Николаевич Светозаров, пожилой, лет за сорок человек, был холост. Сеял он в этой школе «разумное, доброе, вечное» лет пятнадцать и имел при себе кухарку-работницу, с которой «спутался», и появлявшихся иногда, время от времени, младенцев — «плоды любви несчастной» — отправлял в Москву вместе с матерью, где она, откормив шесть недель своего и кстати уж чьего-нибудь ребенка, возвращалась обратно.
— Чего тебе, — философски-нравоучительно говорил ей папаша, — отсидишь, откормишь за милую душу. Не двадцать же пять рублей платить?.. Сама посуди, ты баба умная, где их взять-то?.. Не из чего ведь… Отсидишь и не увидишь, как…
— Чорт ты, — говорила ему на это «умная баба», — носач проклятый! Ты ступай сам посиди!.. Каково мне, ты-то бы подумал, с ним таматко расставаться-то?.. Как таматко с нашей сестрой обращаются, ты бы посмотрел!.. Одно, говорю, расставанье не дай бог никому… Разбудят нас, баб, в четыре часа утра, а то и раньше: «Роднушки, вставайте!..» «Роднушками» таматко нас зовут, тысь родные матери… «Вставайте, такие-сякие, прощаться»… Так что тутатко в те поры происходит! Ужасти!.. Ума помраченье! Другая так и обомрет, повалится, как сноп… А слез-то! Владычица!.. А вам что, кобелям?.. Вам, знамо, только с рук спихнуть… вам не жалко…
— Да уж будет, будет! — утешал ее учитель. — Ну, как не жалко? Жалко и мне, да ничего не поделаешь, связа одна… а ты не серчай… ты у меня баба золотая, цены тебе нет, ей-богу, не вру. Вот погоди, поеду двадцатого в город за жалованьем, шаль тебе привезу… носи, не жалко! Баба ты — дорого стоишь!
И, действительно, баба эта старалась для него изо всех сил… «блюла» его хозяйство, как зеницу ока. Учитель был человек хозяйственный, держал корову, выкармливал свинью, завел кур, уток, индюшек и заботился обо всем этом гораздо больше, чем о вверенном ему стаде ребятишек. У него ничего не пропадало даром, все шло в дело. Мальчишки-ученики, приносившие с собой на обед хлеба, по его приказанию, не уносили обратно домой оставшиеся корки и объедки, а кидали их в корзинку, стоявшую для этой цели в сенцах. Кусочки эти шли поросенку.
