В городишке стали зажигать огни. С базарной площади все разъезжались. На улицах было пустынно и тихо.
Проголодавшаяся и передрогшая на постоялом лошаденка ходко и быстро побежала по хорошо ей знакомой дороге домой. Не нужно было править. Ей знаком был каждый заверток, и она уверенно бежала сперва по какой-то длинной, изрытой ухабами улице, потом свернула в заулок, повернула налево, мимо церкви, перебежала по льду через реку и какими-то огородами, мимо каких-то лачужек, около которых росли старые, толстые, корявые ветлы, выбралась за город в поле.
В поле было холодно, морозно и дул не сильный, но пронизывающий ветер. По низу мело и передувало дорогу. Какая-то серая, печальная, нависшая со всех сторон, как туман, муть стояла в воздухе. Месяц светил, но его не было видно за облаками. Справа и слева по сторонам дороги торчали беспорядочно кое-как натыканные вехи, придававшие своим видом полю и дороге, по сторонам которой они были натыканы, еще более печальный и безнадежно-мертвенный вид…
Левон сидел в передке дровнишек, привалясь боком к правой креслине, и время от времени по привычке и еле ворочая языком покрикивал на лошадь: «Но-о-о, дамка, но-о-о!..»
Дровнишки прыгали по ухабам, и он каждый раз на ухабе тоже прыгал и клевал носом, точно кланяясь кому-то.
Одет он был тепло. Снизу полушубок, сверху кафтан с большим, закрывавшим и щеки и уши воротником… Зябли только руки, и он как-то бессознательно совал их в рукава под полушубок: правую — в левый, левую — в правый.
Вожжи были брошены, и лошаденка, не нуждаясь в них, зная дорогу, без понуканья торопливо бежала по дороге, кидая из-под копыт в дровни комки снега, и по временам как-то покряхтывала, точно чихала…
За полем дорога стала подниматься в гору, и лошадь, запыхавшись, пошла шагом. Левона убаюкало, и он задремал.
Очнулся он версты за две от своей деревни, в лесу. Его точно кто-то толкнул в бок и крикнул: «Эй, ты! Что спишь-то? Вставай, замерзнешь!..» Он открыл глаза, но, все еще пьяный, долго не мог сообразить, где он находится и что с ним делается.
Приподнявшись, он мутными глазами, со страшно кружившейся головой огляделся кругом… Кругом — и направо, и налево — по краям дороги был лес. Над лесом, под проясневшим и вызвездившимся небом, висел, точно фонарь, месяц и молочно-бледным светом освещал и лес, и дорогу. Вперед и назад по дороге было видно далеко, и Левон, приглядевшись, узнал, место, где он ехал.
