Вторжение в Саксонию и Силезию Карла XII, бесцеремонно нарушившего целую систему договоров о нейтралитете и мире в имперских землях, вызвало резкий протест со стороны держав Великого союза. Его политические деятели не сомневались в том, что эта акция совершена Швецией с полного согласия Франции, которая бурно аплодировала Карлу XII. Положение держав Великого союза усугублялось еще и тем, что в начале 1707 г. трения между Австрией и Швецией вылились во взрывоопасный конфликт из-за статуса силезских протестантов, которых взял под свою защиту Карл XII. Дело дошло до того, что король отозвал шведских представителей из Вены и стал концентрировать свои войска на границе с Богемией. Противостоять военно-политическому нажиму Швеции император не мог, так как его вооруженные силы были заняты на французском и венгерском фронтах. Нельзя было рассчитывать и на союзников, не располагавших крупными сухопутными соединениями в Центральной Европе. О настроениях, которые охватили Вену, Петр впоследствии писал, что «в бытность короля шведского в Саксонии цесарский двор в немалом страхе обретался». В Москве, по-видимому, были уверены в неизбежности австро-шведского конфликта. «Дай боже, чтобы это было правдой», — писал царь Ф. М. Апраксину по поводу известий о планах Карла XII вторгнуться в пределы Империи. В связи с этим русское правительство начало зондировать почву по вопросу вступления России в Великий союз.
В идее слияния Северной войны с войной за Испанское наследство, что с неизбежностью вовлекло бы в борьбу с Карлом XII Великий союз, Россию, Данию, Саксонию, Польшу и Пруссию, царь видел возможность военного решения шведской проблемы в кратчайшие сроки. Но в большей степени он рассчитывал на то, что сам факт присоединения России к антифранцузской коалиции парализует военную активность Швеции и заставит ее сесть за стол переговоров. В начале 1706 г. в беседе с голландским послом в России Петр заявил, что «если благодаря посредничеству высоких союзников, король шведский склонится к миру, то я отдам в распоряжение союзников против общего врага 30 тысяч моего лучшего войска». Аналогичные предложения, правда, в более скрытой форме, были сделаны и Витворту.
Антифранцузская тональность данных обязательств была обусловлена не только своеобразием международных отношений, но и крахом надежд на Францию, которую петровская дипломатия пыталась превратить в политический заслон на пути шведскому вторжению. В ходе парижских переговоров русской стороне не удалось достичь ни одной из целей, поставленных Петром. Более того, известие об успешном наступлении шведской армии на восточном фронте в начале 1706 г. породило в Версале идею о необходимости направить ей на помощь Турцию, что привело бы к неизбежности создания шведско-турецкого альянса, который по завершении в кратчайшие сроки разгрома России можно было бы через Константинополь легко повернуть против Австрии. В марте 1706 г. французский посол в Константинополе Ш. Ферриоль вручил турецкому правительству меморандум, в котором указывалось, что по достижении мира со Швецией, царь в союзе с Австрией начнет войну против Порты, поднимет восстание единоверцев на Балканах, захватит Крым, а его флот будет угрожать турецкой столице. А поэтому «надо опередить царя и напасть на него, пока он не может справиться со Швецией». Тем самым Франция как бы приглашала Турцию присоединиться к антирусской политике Швеции. Свою скрытую позицию по отношению к России Версаль прикрывал публичной дипломатией, которая на всю Европу трезвонила о скором заключении мира на севере при посредничестве Людовика XIV. Цель этой дезинформации состояла в том, чтобы породить недоверие к России держав Великого союза и приостановить их возможное сближение. Разумеется, А. А. Матвеев не мог во всей полноте определить истинную политику Франции, но интуитивно он чувствовал не стремление французской стороны к сближению с Россией, а лишь его имитацию. Подводя итоги своей парижской миссии, он окончательно пришел к выводу, что «сменить дружбу англичан и голландцев на французскую не обещает нам прибытку». В сентябре 1706 г. он направился в Гаагу, не подозревая о том, что через несколько месяцев ему предстоит на практике реализовать свою политическую программу укрепления «дружбы с англичанами» в столице туманного Альбиона.
