И снова он замолкает. Олег до боли стискивает зубы. Чтобы молчать. Молчать. Молчать!
Свой рассказ профессор Худяков заканчивает абсолютно пустым и безжизненным голосом.
— Он пошел к зав. кафедрой. Сказал, что Женя присвоила себе результаты ЕГО работы. Из ревности и мести. Якобы из-за того, что он ее бросил. Заведующий взбесился. Он и так на нервах уже был из-за этого скандала. Видимо, он с Женей поговорил. И его Женя тоже, наверное, послала. А зря. Кабанов, наш заведующий, этого не любит. В общем… Было общее собрание кафедры. А на нем… Жене устроили публичное порицание. За аморальное поведение. Как же, соблазнила и растлила примерного семьянина и видного деятеля науки! И за действия, несовместимые с обликом истинного ученого. Какой ужас, украла идеи своего научного руководителя!
Он рассмеялся хриплым смехом. Закашлялся. Отмахнулся от протянутого Олегом стакана с водой.
— Дайте, закончу! Ей предложили уйти добровольно и не позорить кафедру. В противном случае — вынесут это все на уровень ректора и научного совета. А там, дескать, у нее шансов нет. И ничего, кроме позора, ее не ждет. Все ему поверили. Это же сам зав. кафедрой плюс доцент Поземин. Что значит слово какой-то аспирантки против их слов? Никто, никто ей не поверил. Никто не поддержал. Даже я… То, что я вам сейчас рассказываю… Я это позже все понял. Я тогда многого не знал. Да и, честно говоря, не исключал, что Женя могла ему так… отомстить. У нее ж характер… Сами знаете, какой. Горячий. Я только тогда Жене окончательно поверил, когда, спустя полгода после ее ухода, сам Поземин защищался. Вот тогда я и понял. Что он совершенно «плавает» в этой тематике. Он ее не знает. Это не его наработки! По-моему, это не только я понял. Да поздно было. А тогда, на собрании… Все было так убедительно. Да что я себя обманываю! И вас заодно! Я просто струсил…
Он закрывает лицо ладонями. А когда все же убирает — в его глазах стоят слезы. Но он не прячет их.
— Вот так вот, Олег Викторович. Так вот и сломали молодой женщине жизнь. При моем, увы, непосредственном участии. А точнее — моем не участии. Моем трусливом молчании, — еще один судорожный выдох. — Я до сих пор помню, как она тогда выглядела. На том собрании. Одна против всех. Белая, белее мела. Даже волосы как будто побледнели. Я все думал… Умолял ее про себя: «Только не заплачь». Нет, не заплакала. Сильная девочка, гордая. Ушла молча. На следующий день пришла, заявление написала и все. Больше я Женю не видел.
