Мы садимся на деревянный диванчик, отполированный спинами, заказываем кофе.
- ...Конечно, принципы Эдит могли шокировать,- рассуждает Марсель. - Они никогда не устраивали буржуазную мораль. Но если б она была маленькой буржуазкой, как и все остальные, могла ли она так петь? Так чувствовать? Так откликаться на каждую беду окружающих?..
Конечно, она жила вне условной морали. И все инстинкты у нее были природные. Пламенность восприятий. Вся жизнь - одно сплошное, большое сердце. И все - мимо принципов "хорошего воспитания". Искусство для нее было святыней...
Марсель прерывает рассказ. Тучный, добрый хозяин подает нам превосходный кофе. Марсель - блестящий рассказчик. Я вижу Эдит живую, молодую. Вижу весь склад ее характера в самых неожиданных проявлениях.
- Как-то раз в гостях у нее среди артистической богемы сидел случайно попавший человек из деловых кругов.
Один из молодых актеров начал рассуждать о неблагодарной профессии певца. Он каждый раз должен вступать в бой со зрителем, которого боится. Эдит вдруг яростно, словно тигрица, обрушилась на коллегу.
"Как? Как же можно их бояться? Как их бояться, если они пришли! Ведь это значит, что они любят вас, хотят общения с вами... Когда я выхожу на сцену, вижу их, слышу, чувствую, как они меня ждут, как они слились со мной воедино, я каждый раз хочу создать что-то неповторимое! И их уже не сотни, не тысячи, не десятки тысяч, а не более чем один... Мой зритель, мой любимый, и я целиком принадлежу ему. Больше двадцати лет длится эта любовь между ним и мной. И каждый вечер я отдаю ему мою благодарность, мою любовь, мое дыхание... И только он один ни разу не обманул меня, не изменил мне и любит меня до сих пор!"
Все гости сидели, онемев от волнения и удивления. И тогда старый человек, такой далекий от мира искусства, встал, по лицу его катились слезы.
"Я знал, мадам, что вы - великая актриса, теперь я знаю, что вы - великая женщина!.."
Кофе выпит, рассказ досказан. Мы садимся в машину и едем дальше. Мы едем дорогой, которой когда-то в дилижансе ездил Ван-Гог.
Овер сюр Уаз. Городок Овер на реке Уазе. Вот здесь и провел последний год жизни сумасшедший гений.
Мы проезжаем небольшой собор, который я знаю по его пейзажам. Он сложен из серого камня, без украшений, стоит на холмике, обсаженном тополями. Сейчас они сильно подрезаны и топорщат к небу голые сучья, словно толстыми узловатыми пальцами ловят облака.
А весенние облака мчатся над Францией очень низко, и они ярко-белые и плывут, как перины.
