— Везде нелегко, — вздохнул Савка.
На рассвете над Петром Борисовичем склонилось серое лицо.
— Я прошу прощения, вы так сладко спали, — нежно прошептал Серафим Серафимович, — но у меня от этой браги случилась диарея. И к сортиру мне не пробиться сквозь снега. Ваша усадьба рассчитана на здоровый крестьянский образ жизни. Так что, не будете ли вы так добры…
— Что ж вы молчите, — вскочил Петр Борисович, — валенок надели?
Далеко от крыльца уйти не удалось.
— Спокойно, — приговаривал Петр Борисович, — обнимите меня за талию. Снимаем штаны… Так, а теперь обнимите мою ногу. Крепче… Полный вперед.
— Ведь это не беда, — смущенно бормотал Серафим Серафимович, — паводок зажует, не правда ли?
«Какой здесь паводок», — подумал Петр Борисович и успокоил:
— Ничего, в крайнем случае здесь вырастут незабудки…
— А беда в том, — продолжал Серафим Серафимович, — что сидит напротив и смотрит.
— Кто?
— Кто, кто. Собака. Я вас очень прошу, прогоните собаку, это невозможно!
Петр Борисович оглянулся. Пегая собака сидела в десяти шагах и рассматривала их, склоняя голову то вправо, то влево.
— А, это Песик из Дома Рыбака, ничего, он свой.
— Прогоните, прошу вас, — стонал Серафим Серафимович.
— Как же я прогоню, — рассердился Петр Борисович, — когда вы держите меня за ногу.
Сырой ветер набегал короткими шквалами, вздымал поземку, латунная заря усиливала медный привкус во рту. Серафим Серафимович поднялся. По бледному лицу его катились крупные капли.
— Из царства льда, — продекламировал он, — из царства бурь и снега, как свеж и чист твой вылетает май! — слабо так написать, а, Петр Борисович?
— Я никогда не писал на случай.
— Афанасий Афанасиевич вам бы этого не простил, — надменно сказал Серафим Серафимович…
— Вы собираетесь на рыбалку? — спросил он, откинувшись на подушки.
— Какая рыбалка…
— То-то и оно. Похоже, я привязал вас к стулу. — Серафим Серафимович неожиданно хихикнул. — Ой, простите. А собаку, видимо, надо покормить. Кстати, что еще за Дом Рыбака? Нет ли там транспортных средств?
— А, — махнул рукой Петр Борисович, — там две старушки сидят в сугробе, сторожат.
— Савва, вероятно, еще спит?
— Если и спит, то уже. Он корову подоил два часа назад.
— Ах, да, — все время, знаете, как-то забываю, что в мире существуют нормальные люди.
Петр Борисович задумался и вышел. Вернулся он минут через пятнадцать, запыхавшийся, но довольный.
— Я тут порылся в сарае, — сообщил он. — Бардак, надо сказать, невероятный, — и откопал все-таки стул. Настоящий, венский. Без сидения. И поставил его на памятное вам место. Так что привязывайтесь по мере надобности. Я пошел к Савке.
