— По всем законам это должно случиться не раньше, чем года через три. Надеюсь, что к этому времени вы подсуетитесь.
Петр Борисович сунул босые ноги в растоптанные Савкины валенки и вышел на веранду. Наружная дверь была полуоткрыта, длинный язык снега тянулся по полу. На снегу отчетливо виднелись мелкие цепкие следочки с коготками. Они вели к припорошенной лавке, от лавки к заиндевелой столешнице. Петр Борисович подошел к столу и обмер: миска, в которой так тщательно копились рыбки, была пуста. Один только окунь, самый крупный, вальяжно лежал на белой эмали. За порогом в жестком насте следов не было.
— Крыса, вероятно, — пожал плечами Серафим Серафимович, — обычное дело.
— Крыс здесь сроду не было — с непонятной горделивостью ответил Петр Борисович. — Мышей — навалом. Но куда им. Это, наверное, пушной зверек. Возможно, ласка.
— Да, да, ласки всем хочется, — запел Серафим Серафимович, — так или иначе — плакала ваша уха. Что ж. Это вписывается в сценарий.
Каждые пять-десять минут Петр Борисович выходил и, пятясь, смотрел на трубу — не горит ли. Из трубы вился серый дымок, слегка мутил голубое небо.
Появился Савка, осторожно поставил на стол двухлитровый бидон.
— Спасибо, Савва, только зачем — мы и то еще не допили.
— Это не молоко, — важно сказал Савка и сбросил привязанную крышку. — Это брага. Поспела.
— Любопытно, любопытно, — подковылял Серафим Серафимович, — а из чего?
— Чистый сахар, — ответил Савка, как будто хвалил арбуз. — Ну и дрожжи.
— А какой у вас аппарат?
— До этого не доходит. Зачем! Борисыч, ставь кружки.
Сладкая брага подействовала сразу. В избе стало светлее, засверкала в углу паутина, ярко-зеленый Савкин свитер зашумел майской листвой.
— Э-э, Савка, да ты локоть прожег, — заметил Петр Борисович, разглядывая живописный ватник, брошенный на кровать. — Сейчас что-нибудь придумаем.
Он вышел и вернулся с тяжелым камуфляжным бушлатом на вате. Повесил бушлат на спинке стула и придвинул к печке.
— Пусть греется. Потом наденешь.
— Хорошая вещь. А тебе не жалко?
— Нет, — быстро сказал Серафим Серафимович.
Все рассмеялись.
— Погоди, — вдохновился Петр Борисович, полез под кровать, порылся в большом чемодане и победоносно выполз.
— Вот!
В руках у него сверкал дутыми золочеными пуговицами, переливался бальным лоском парадный китель с вице-адмиральскими погонами.
— Чистый габардин!
— Откуда такое великолепие? — выгнул бровь Серафим Серафимович.
— Соседи, адмиральские дети, в наследство получили. Хотели выбросить, да я не дал — в деревне пригодится. Ну-ка, надень.
