— Не греши на корову, Слава, — возразил Яков Семенович. — Лучшее молоко на деревне.
— Говно корова, — отвечал Славка. — Ей уже двенадцать лет. Сдам на мясо, а осенью помру. Тебе сколько?
— Пятьдесят восемь.
— Вот. А мне шестьдесят три.
Яков Семенович не стал, как полагается в таких случаях, горячо возражать и доказывать, что это не возраст, из уважения к Славе он промолчал.
Из-за излучины донесся низкий гул, перешедший вскоре в отчетливое бормотание, — теплоход приближался.
Из темного салона, зажмурившись на солнце, вышла женщина в пестрой широкой юбке и розовой кофточке, осторожно сошла по трапу, волоча тяжелую сумку, обернулась к теплоходу и прощально замахала руками с такой пылкостью, что капитан высунулся из рубки и вопросительно приложил к уху ладонь. Славка подождал и, увидев, что никто больше не выходит, неторопливо поднялся по трапу.
«И это всё?» — разочарованно подумал Яков Семенович и повернулся было, чтобы уйти, но женщина его окликнула:
— Скажите, пожалуйста, где я могу найти Якова Семеновича?
— Это я, — сказал Яков Семенович и вопросительно замолчал, выжидая.
Женщина обрадовалась, погладила Якова Семеновича по предплечью и протянула ладошку:
— Ксения Пирогова, Ксюша. А вам письмо от Егория.
Яков Семенович сел на траву и достал очки. Ксюша улеглась у его ног и внимательно его разглядывала.
«Дорогой Яков, — писал Георгий. — Посылаю тебе Ксюшу — человека беспримерного таланта, девочку чистую и трогательную. Покорми и обогрей. Теперь о нашем: хождения мои по мукам в раскаленной Москве печалят меня и раздражают. Чиновники от епархии не чета лопоухим правительственным. Эта окопавшаяся за толстыми церковными стенами партийная номенклатура только и может, что торговать табаком и винищем. Простейший, казалось бы, вопрос — благослови, так нет — посылают по инстанции, к тверскому епископу о. Виктору. Обращался к своему духовнику, о. Владимиру, тот благословил — куда он денется, — но подтвердил, что этого не достаточно. Что поделаешь, улажу кой-какие дела и подамся в Тверь. Оттуда доберусь на перекладных. Буду, таким образом, в конце следующей недели. Засим — обнимаю. Твой Георгий.
P.S. Приглядись к девочке. Она потрясающа! Помоги ей».
— Ну что, Яша, — спросила Ксения и сморщила в ожидании маленькие губы, — всё в порядке?
— Пойдем, — кивнул Яков Семенович и вскинул на плечо сумку.
— Боже, какой воздух, — плясала на тропинке Ксюша, — какая воля! Можно просто Яша, да? Смотри, Яшик, и у вас полынь! В наших волгоградских степях немножко не такая. — Она растерла стебелек и понюхала. — Хороша для прекращения беременности. Что, я тебя смущаю? — Она взяла Якова Семеновича за руку и заглянула в глаза. — Не сердись, Яшик. Я просто ошалела от воздуха и света.
