— Хорошая машина, — одобрил я. — Вовсе не развалюха.
Пальма пожал плечами.
— Я все равно на нем кататься не буду.
— Будешь, — распорядилась сестра. — Как миленький.
— Куда ты денешься, — согласился я.
— А у меня что, вообще права голоса нет? Так, да?
Мы с Юлькой дружно закивали. Пальма, притворившись обиженным, буркнул:
— Ну и целуйтесь там, со своим великом. Сами его с балкона на улицу вытаскивайте. А мне все равно… я все равно кататься не буду… У меня колени выше руля поднимаются.
— У меня же не поднимаются! — вспыхнула Юлька. — Давай тащи!
Пальма взял велосипед за руль и покатил с балкона.
— Ты — другое дело… Ты — малолетка.
Юлька закатила глаза. Я постарался не рассмеяться.
— Постой, — сказал я, улыбаясь, мальчику. — Не будем же мы его на улице во дворе накачивать? Я давай сначала накачаю, а потом пойдем.
— Подумаешь… Я сам накачаю. Чтобы некоторые вредные особы не говорили потом, что у них нет братьев.
— Пфы, — фыркнула девочка. А я взял насос.
— И все-таки я сам.
Пальма уступил. Я открутил ниппель, прикрутил шланг и стал качать воздух: быстро, чтобы он не успевал выходить. Я качал долго, даже вспотел. Но останавливаться нельзя было — если бы я перестал, весь воздух бы вышел.
Скоро я закончил. Открутил насос и быстро завинтил клапан. Колесо было тугое, а я — красный и вспотевший. Пальма хотел отобрать у меня насос, но я не позволил.
— Да давай его сюда. Все честно — одно колесо — я, другое — ты! Ну, Март!
— Не. — Я вытер взмокший лоб. — Не дам. Еще, чего доброго, снова в обморок хряпнешься…
Юлька пристально посмотрела на меня. Я прямо спиной почувствовал, как она на меня смотрит. Пальма приподнял густые светлые брови.
— Ты опять, да? — повернулась Юлька к Пальме. Ты же обещал, что будешь говорить. Пальм, ну что ты, а? Вчера… а теперь сегодня…
Пальма молчал. Он посмотрел на накачанное колесо, на меня, откусил заусенец на большом пальце, а потом хмыкнул. Растрепал и без того торчащие пряди.
— Юль, слушай, давай не будем снова? Мы уже не раз об этом говорили. Это моя проблема. Ясно?
— Так и моя тоже, дурак.
Я отвел глаза. Не мог я на них смотреть. Это было как-то… как в кино. В какой-нибудь драме. Я терпеть не могу драмы.
Но сейчас все было по-настоящему. Не в кино. Еще хуже, чем со мной. Ну почему все так несправедливо? Разве должны умирать те, кто не дожил еще до своего четырнадцатого или пятнадцатого дня рождения? Разве это правильно?
Я бросил насос на пол. Больше всего мне хотелось сейчас разбить его об асфальт.
