Вот так. Все-таки я это сам вспомнил. Никакие великие силы тут не при чем, это точно. Выходит, надо искать в кладовке, где-то наверху.
Я быстренько стащил из кухни стул, раскрыл дверь в кладовку, поставил его рядом и взобрался на него. Целый алгоритм. О, а вот и насос, прямо перед трехлитровой банкой. А вот этот злополучный ящик…
Я спрыгнул со стула и закрыл дверь. Переносить табурет я не решился — еще увидят. Никакого удивления не возникнет, я думаю. Стулья у нас вечно кочуют, мы иногда и сами удивляемся, когда они переезжают с одного места в другое.
Я в деталях представил себе двор, где сейчас стояли брат и сестра — сильно лень было спускаться по ступенькам, да и надо же когда-нибудь использовать свои способности, в самом деле. Представил лавочку, недавно окрашенную в какой-то совсем не поддающийся описанию цвет, зеленый куст шиповника (когда на нем вырастали ягоды, мы с мальчишками срывали их и рисовали на асфальте разную дрянь — как мелками, только не разными цветами, а одним, темно-синим), представил песочницу, (где, кстати, раньше мы проводили большую часть жизни — копали там подземные ходы и строили домики для своих игрушечных зверей — разных зайцев и тигров), представил рекламный щит на ножках. Его, в отличие от скамейки, никогда не красили. Всю мою сознательную жизнь он был темно-сиреневым. И все время с него на нас смотрели улыбающиеся лица разных депутатов, а какие-то агитаторы призывали народ к массовому похудению. Мы с Семкой Котовым иногда тоже клеили на него объявления — всегда юмористического содержания.
Так вот я представил все это и тут же оказался в этом самом дворе — таком знакомом и привычном. Юлька в ужасе хлопала глазами, а у Пальмы было такое удивленное лицо, какое могло бы быть еще только в одном случае — если бы в его дневнике за год были все пятерки.
— Ты же не выходил… — попытался понять мальчик. Я засмеялся. Из удивленного его лицо стало жалостным.
— Конечно, не выходил, — кивнул я и помахал перед братом и сестрой насосом. Маленький шланг забавно затрепыхался. — Я же говорил, что могу оказаться где угодно, если захочу. Вот возьму и захочу оказаться у вас дома! Вам еще полчаса плюхать, а я уже там буду!
— Я тебе буду, — притворно пригрозил мне Пальма. Я улыбнулся, взял шланг в рот, стал качать насос и раздувать щеки, будто надуваюсь. Потом я выплюнул шнур и, сдувшись, захохотал. Вместе с Пальмой и Юлькой.
Велосипед одиноко стоял на балконе. Я машинально отметил, какой он пустой. Балкон, конечно, а не велосипед. Мама позавидовала бы такой чистоте и свободному пространству. Я дернул звоночек на руле, он весело динькнул, будто говорил: "Ну сколько можно мне стоять здесь без дела? Пойдем!".
