— Не сразу. И потом, то, что я вам сказала о моей… о моей… о, черт, моей проблеме, ну… это правда. В конце концов, это было правдой.
Она краснеет, прижимается ко мне, обнимает за шею.
Стефани перехватывает слово:
— Поэтому она меня хотела отговорить. Пришла ко мне в кухню, сказала, что дело накрылось, что она больше не собирается… короче, я распсиховалась… Только она забыла запереть дверь! Ну и вот, вы теперь все знаете.
— Ладно. Я знаю все. А теперь послушайте меня. Я буду краток. Вы оставите в покое Эл… мадам Брантом.
— Вы можете называть ее Крысельдой, мы не обидимся.
— Хватит глупостей, ладно?
— Я согласна, — говорит Лизон.
— О, ты… — говорит Стефани.
Я настаиваю:
— А вы, Стефани?
— Хорошо, согласна. Но раз вы уж такие друзья, то скажите ей, чтобы она меньше крысилась.
Звонит телефон. Это Элоди.
Ну вот. Со мной случилось то, чего я никогда даже не смел себе представить в своих самых разнузданных мечтах. Меня приводят в восторг и чудесная новая любовь, и восхитительная прежняя связь. Я доволен, как султан, но еще неизвестно, способен ли султан любить безумной любовью. Однако я чувствую, как где-то в животе у меня зарождается нечто похожее на тревогу… Я боюсь, что мои плечи не окажутся сильными в такой же степени, как любвеобильно мое сердце.
Потому что я люблю Лизон. Я люблю их всех, но о Лизон и об Элоди я могу говорить более конкретно. Для Лизон открытие наслаждения было чудом, в которое она уже было перестала верить. Она любит меня потому что именно в моих объятьях она познала его. Она убеждена,чтоя единственный человек в мире, который мог совершить это чудо,чтотолько любовь, излучаемая мной, сделала все это, и только моялюбовьмогла расцвести в ней. Невозможно убедить ее, что любой другой,любящий женщину так же, как я, мог совершить то же самое. Она хочет видеть в любви магию, единственным носителем которой являетсямояперсона, в то время как все это сотворило мое восхищение еетелом, благодарность, огромная нежность, бесконечное терпенье, мое "чувство" женщины, счастье, испытываемое от того, что удалось пробудить в ней желанье, забота прежде всего об ее удовольствии, а не о своем собственном… Умение, разумеется, приемы, но вдохновленные обожествлением женщины, наваждением, если хотите, которое ведет и освещает всю мою жизнь.
Я люблю Лизон, и Лизон меня любит. Она любит так же, как занимается любовью, без слов, со смертельным напряжением. Она отдается не в ожидании последнего содрогания, но будто ищет полного слияния с тобой, ощущения твоего присутствия в самой глубине своего существа. Наслаждение приходит дополнительно. Оно поднимается тихо, незаметно, как спокойный прилив, она принимает его все с тем же недоверчивым и восхищенным изумлением, не теряя ничего, даже минимальных проявлений, словно из страха утратить что-то и, раз достигнув вершины, отдается волне, которая несет ее долго, долго, нескончаемо. Легкая и непрерывная жалоба поднимается из ее полуоткрытых уст. Ягненок.
