Проснулся поздно. Его тошнило, и голова трещала так, будто грецкий орех раскалывали щипцами. Он вышел и покосился на соседнюю дверь – закрыта. Спустился на кухню. В таком состоянии ему было не страшно в этом, как он про себя его окрестил, «ведьмином» доме. В холодильнике остался только йогурт в стеклянных баночках. Он съел один, и его вытошнило прямо в кухонную раковину. Сердце колотилось, и руки дрожали, пока он пытался смыть кусочки желчи с отросшей щетины. Захотелось принять холодный душ. По пути наверх он увидел лестницу на чердак. Залпом выпил последние полбутылки вина, поднял нож, валявшийся у кабинета, и поднялся к маленькой деревянной двери, которая оказалась закрыта лишь проволокой, перекрученной вокруг ушек для замка. Он долго раскручивал ее трясущимися пальцами, чуть не падая с узкой лестницы, и, открыв, пригнул голову и зашел. Часы в гостиной пробили три раза. Было темно и пыльно. И только в два маленьких окошка, густо затянутые паутиной, по разные стороны прямоугольного пространства с уходящей вверх треугольной крышей пробивался слабый свет. Деревянные доски заскрипели под его осторожными шагами, из-под ног взлетели маленькие облачка пыли. Дима увидел большое зеркало, прислоненное к стене, возле него патефон и рядом с ним несколько пластинок. Он сел около патефона по-турецки и руками стер пыль. Завел его, хотя не знал, как правильно это сделать, и, достав из верхнего конверта с фотографией негра с трубой в руках пластинку, поставил ее, не надеясь, что она заиграет. Но черный круг заходил под иглой, и по чердаку поплыли звуки африканского блюза. Запись была старая, с потрескиваниями и шуршаниями, вводящая в транс. Музыка вуду, музыка рабов и плантаций, музыка колдовства, крови и ритуальных убийств. Дима вспомнил, что смотрел какой-то страшный фильм про то, как черные рабы подняли восстание и повесили своих хозяев, всю белую семью. Сначала те болтались в саду на веревках, а потом негры сняли мертвецов и переселили в них свои души. И так и остались жить в этом поместье. Там тоже был чердак, и старое большое зеркало, и патефон. Они совершали свои магические вуду-ритуалы именно под такую мелодию. Дима вдруг увидел в зеркале напротив дом, полыхающий огнем, группу людей, труп в белом длинном платье, отделанном кружевом, болтающийся на раскидистой ветке, и усилием воли стряхнул с себя оцепенение. Пластинку заело, труба монотонно и тягуче снова и снова повторяла одни и те же такты. Они походили на слова, услышанные им прошлой ночью: «Да она же ведьма, она же ведьма…» Он сдернул иголку и, стараясь не смотреть в зеркало, встал и отошел подальше, ощущая за спиной только что промелькнувшую потустороннюю жизнь, продолжающуюся в зазеркалье.
