– Это надо отметить, правда?! – Дима сел на деревянную перекладину, отхлебнул из горлышка, оттолкнулся ногами и под скрип тяжелых цепей взлетел над кучей земли. – Вы где сейчас, уже подлетаете к воротам ада, простите за тавтологию, на казенной метле? Полетаем вместе? – Он раскачивался все сильнее и сильнее, зажав одну цепь локтем, чтобы не выпускать бутылку, и вливал коньяк в открытый рот. – Печально оборвалась карьера редактора?! Ну что ж, бывает! Пристроишься в аду помощницей дьявола, старая сука!
Он быстро опьянел и раскачивался изо всех сил в каком-то истерическом состоянии, и в памяти снова вдруг всплыла черно-белая фотография маленькой девочки с куклой в руках, которая постепенно оживала: сначала соткалось из воздуха белое платье в оборках, потом обрели плоть ноги в туфельках на пуговичках, руки, державшие куклу, и лицо, будто выбеленное пудрой. И уже скоро маленькая Ада сидела рядом с ним.
– Ты ведь не всегда была такой?
Девочка молчала. На каждом взлете она немного подавалась вперед, раскачивая качели все сильнее, и Диме стало страшно.
– Держись за меня, а то упадешь! – предупредил он.
Она засмеялась, посмотрела на него и крепко и больно ухватила за держащую руку. Дима увидел мелкие острые зубы, и взгляд взрослой Ады на секунду прошил его насквозь. Она стала отцеплять его пальцы от цепи с непонятно откуда взявшейся грубой мужской силой. Кисть от ее сжатия синела, и суставы распрямлялись сами собой. Дима не мог оторвать взгляда от ее сосредоточенного недоброго лица.
– Что ты хочешь? – наконец выдавил он. Она повернулась на него все с той же щербатой улыбкой:
– Хочу, чтобы мы вместе полетали.
Пальцы сдались, и они слетели с качелей, и ночь огласил громкий и грубый Адин смех: «Ты пойдешь со мной, caro».
Дима соскользнул с кучи влажной земли, на которую упал, прямо в яму и от резкой боли очнулся. Лицо его упиралось в труп. Шею щекотали длинные черные волосы. Омерзение заставило его отпрянуть, но дикая боль в левой руке, той самой, которой он сжимал бутылку, не позволила сдвинуться с места. Он с трудом разжал ладонь. Кровь лилась из раны от осколка разбитой бутылки, а сама кисть неестественно вывернулась. Даже от самого мелкого движения Дима обливался холодным потом. Он посмотрел на Аду и готов был поклясться, что ее перекошенный рот ухмыляется. «Она никогда меня не оставит». Яма была не очень глубокая, ему по грудь. Но все равно надо было подтянуться на обеих руках, чтобы из нее выбраться. К тому же придется встать Аде на грудь, со стороны ног, где дно могилы было не занято телом, большая куча земли, насыпанной сверху, не даст возможности как следует зацепиться. Не найдя другого выхода, Дима, сев на корточки, взял в здоровую руку большой осколок бутылки и стал выкапывать ступеньки, по которым, как он решил, можно будет выбраться из ямы и с помощью одной руки. Встать на одну, опереться здоровым локтем о край могилы, потом встать на другую, поднапрячься и перевалиться на бок. Всего-то надо вырыть две небольшие выемки, но почва была глинистая, осколок напоминал детский совочек, вторая рука болела нестерпимо, и невероятная слабость валила в сон, желание заснуть удваивала монотонная работа. Дима использовал все подручные средства для борьбы со сном, которые он помнил. Тер кончик носа и уши, забывшись, грязными ладонями тер глаза, в них попадали острые песчинки, после чего текли слезы и он не мог поднять веки, и так и работал, пока не проморгается. «Если я засну здесь, то останусь рядом с ней навсегда». Вторая ступенька была готова, когда забрезжил рассвет. Здоровой рукой Дима ухватился за торчавший рядом корень дуба, поставил босую ногу на один уступ, подтянулся и пристроил другую ступню на второй и усилием здоровой руки вывалил себя на землю. «Теперь надо закопать», – последний раз дернулось сознание и отключилось.
