Вернувшись на нашу «базу», мы обнаружили, что академик Пэл попал в беду.
Он лежал, свернувшись в клубок и закрыв лицо руками. Когда мы оторвали его руки от лица, оказалось, что глаза у него закрыты, а мокрое от пота лицо сильно покраснело.
Вокруг него валялись какие-то приспособления — в том числе и части разобранного пистолета; я узнал призмы, зеркала и дифракционные решетки.
Джеру огляделась по сторонам. Свет центральной звезды крепости стал заметно сильнее. Теперь наша «база» была полностью залита светом и жаром, а сплетения тросов давали лишь слабую тень.
— Есть какие-нибудь идеи, матрос?
Я почувствовал, как возбуждение от наших успехов быстро испаряется.
— Нет, мэм.
На влажном лице Джеру появилось напряжение. Я заметил, что она старается беречь левую руку. Она упомянула после схватки с призраком, что сломала палец, но с тех пор ни слова об этом не сказала.
— Ладно. — Она сбросила с плеча пояс призрака и сделала большой глоток воды. — Матрос, ты остаешься на страже. Постарайся прикрыть Пэла тенью своего тела. И если он придет в себя, спроси у него, что ему удалось обнаружить.
— Есть, мэм.
— Хорошо.
И Джеру ушла, растворившись в танцующих тенях между тросами — казалось, она всю жизнь прожила среди них.
Я нашел место, которое давало мне круговой обзор, и моя тень частично накрывала Пэла, но, по правде говоря, я не думал, что ему это сильно поможет.
Теперь оставалось только ждать.
Корабль призраков продолжал следовать своим курсом. Свет, проникающий сквозь лабиринт тросов, постоянно менялся. Я приложил правую руку к одному из тросов и ощутил легкую вибрацию — казалось, весь гигантский корабль пульсирует. Может быть, это голоса призраков, которые разговаривают друг с другом в разных уголках корабля? Я вдруг подумал, что все вокруг, абсолютно все, мне здесь чужое, а мой дом очень далеко отсюда.
Я попытался сосчитать удары своего сердца, количество вдохов; попробовал оценить продолжительность секунды.
— Тысяча и один. Тысяча и два…
Однако я постоянно сбивался со счета. А все мои попытки прогнать мрачные мысли оканчивались неудачей.
Во время каких-то событий, вроде схватки с призраком, ты ни о чем не думаешь, у тебя просто нет времени. Теперь же, когда я перестал действовать, на меня обрушились переживания и боль, накопившиеся за последние часы. Ныла голова, саднило бок, да и сломанная рука постоянно о себе напоминала. Не говоря уже об ушибах, порезах и царапинах.
Один из пальцев на ноге отчаянно ныл: неужели я сломал еще и его? В этом жутком мире кости стали хрупкими, как у старика. В довершение появилось раздражение в паху, на коленях и локтях, где была ободрана кожа. А ведь я привык работать в скафандре; в обычной ситуации у меня ничего бы не болело.
