Френсис не тратил своей юности ни на вино, ни на женщин — он только изучал их и то действие, которое они производили на существо, до сих пор интересовавшее его больше всего в жизни, — на него самого. И он знал, что и вино, и женщины могли доставлять наслаждение человеку, который умел их ценить.
Положив книгу, он взял «Морнинг пост», лежавшую поблизости на полке, и снова прочел заметку, доставившую ему за завтраком большое удовольствие: «Вчера герцог Гластонборн и леди Этельрида Монтфижет давали обед в Гластонборн-Хаус. Среди немногих приглашенных был и… — здесь он пропустил несколько звучных титулов и с удовлетворением остановил взгляд на своем собственном имени, — … мистер Френсис Маркрут».
Он улыбнулся, а когда затем устремил взгляд на огонь в камине, в его холодных голубых глазах появилось выражение, какого никто никогда у него не видел, и он мягко прошептал: «Этельрида!».
Пока финансист предавался приятным размышлениям, сидя в кресле у горящего камина, его племянница в темном плаще и густой вуали быстро шла по парку. Она незаметно выскользнула из дому сразу же после разговора с дядей. Солнце уже село, в парке было холодно и сыро, и в воздухе стоял характерный осенний запах — запах опавшей листвы. Дрожа от озноба и напряженно вглядываясь в сгустившийся под деревьями мрак, Зара дошла почти до статуи Ахилла. Она беспокоилась: свидание было назначено на шесть часов, а так как теперь было уже двадцать минут седьмого, и холодная сырость могла очень повредить Мирко, они, возможно, уже ушли. Но нет, подойдя ближе, она заметила у самой статуи две жалкие фигуры — мужчины и мальчика.
Увидев ее, оба радостно бросились к ней навстречу, и даже в полумраке можно было заметить, что мальчик калека и очень мал ростом для своего возраста (ему было лет девять-десять), а мужчина, несмотря на поношенное пальто и старую, измятую шляпу, необыкновенно красив.
— Как я рад, что ты наконец пришла, Шеризетта [2]! — воскликнул мальчик. — Мы с папой никак не могли дождаться вечера. Нам казалось, что шесть часов никогда не наступят. А теперь я тебя съем всю без остатка! — и тонкие ручки, чересчур длинные для его изможденного тельца, любовно обвились вокруг шеи Зары.
Зара подняла мальчика и понесла его к скамейке, где они все вместе и уселись.
— Я ведь ничего не знаю, Мимо, — сказала она, обращаясь к отцу мальчика, — кроме того, что вы вчера приехали. Мне кажется, что с вашей стороны было очень неумно идти на такой риск. В Париже мадам Дюбуа, по крайней мере, не прогнала бы вас с квартиры и подождала уплаты, а здесь, среди чужих…
