— О-о, это они умеют!
— А за крестины как дерут!
— Как на маслобойке в Кринках масло из льняного семени выжимают — сколько удастся!..
— Приехали чиновники, все описали за подати, оставили на голом месте — ни коровенки, ни свинки, ни курочки. Пара ульев была, и те забрали! — Пожилая женщина заплакала навзрыд.
— И у нас секвестраторы лютуют! — старалась перекричать плачущую обиженная бабка.
— Над верой нашей измываются! У нас проповедь читали по-польски, а кто кричал, чтоб по-нашему, того полиция в холодную упекла!
— Я на чугунке работал, в ремонтной бригаде, костыли забивал. Приказали мне сменить веру. Говорю панам: «Это постолы просто сменить, рубаху, а с верой так — кто с какой родился, такой и держись…» Они сразу: «А-а, ты еще отбрехиваешься?!» И меня с работы поперли, католика взяли на мое место!
— Ты президенту об этом скажи, Илья! Про все поведай, в Варшаве ничего не знают! Президент тебя послушается!
— А что президент?! У гродненского архиерея под самым носом на костел переделывают Софийский собор! Наняли каких-то бродяг, а те православные кресты с куполов скинули! Думаешь, до Мостицкого не дошло? Газет он не читает? Посмеивается небось себе в усы!..
— Мостицкий и приказал, а архиерей с ним заодно!
— Конечно! Вместе чаи на балах распивают, шанпанские да на курортах вылеживаются!
— Уже третью церковь ломают в Гродно!
— Ха, замолчал бы, дед, о своем Гродно! Под Хелмном и Седлецеми пятьсот штук закрыли, а священникам ноги-руки поломали!
— Если так пойдет и дальше, ни одной не останется, только на покосившихся колокольнях березки да рябины вырастут!
— Того и добиваются!
— Народ уже что поет, слыхал?
Горе наше, горе, как на свете жити?
В храмах православных не будут служити!
— Верно! Под татарином было легче! Татарин, говорят, веры не трогал!
— Тяжко нам, Илья! Иногда слезы застят нам солнце! С обидой мы к тебе!
Пророк молчал, словно подавленный всей тяжестью народного горя. Вдруг поднял голову и обвел глазами возбужденную толпу.
— А разве Христу легче было?! — пришло к нему озарение. — Разве он меньше страдал, спрошу я вас? Родился в такой нищете, что даже голову некуда было положить!
Голос его дрогнул. Альяш, как и все жестокие люди, был очень сентиментален. Чтобы овладеть собой, он переступил с ноги на ногу, будто выбирая сухое место.
— А потом?! Сидит в темнице за народ, отдает себя на убой за этих темных дураков, за их леригию, а рядом жулик и бандит Варавва! Приходит посланец от Понтия Пилата да и говорит: «Варавва, ты свободен, твое место займет Иисус!» И тот самый народ взял этого Полторака на руки да и попер на волю, а Христа на крест, на муки потащил! Но он не дрогнул! Ему подают воду, чтобы смочить губы, чтобы не так болело, а он думает себе: «Не-ет, пить ничего не буду, перенесу за вас все муки!» А эти вонючие гниды, бешеные псы, мало что гвоздей навбивали ему в руки и ноги и весь лоб искололи, еще театр сделали — стоят и ржут себе!.. Как было смотреть на всю эту несправедливость сыну божьему с креста?
