— Попы, эти волосатые жулики, пугают нас, что звезды упадут с неба, если вы их не будете слушаться! Не верьте, брешут они! Звезды загорятся в ваших сердцах, в каждом из вас заполыхают пламенем! Вы только мне верьте! Мне одному! Я выведу вас на дорогу! Палкой ударю по морю, воды расступятся, и я поведу, всех поведу посуху!..
Альяш побелел от волнения и порывисто взмахнул руками.
— Поведу, вот увидите, — я такой!..
У отсталых людей живет мистическое уважение к притчам и аллегориям, а нехитрый пересказ библейских текстов воспринимается ими как откровение. Сказанное пророком загипнотизировало толпу.
Воспрянувшие и окрыленные, все эти бородатые старички с пересохшими и потрескавшимися губами, старушки с морщинистыми, изможденными лицами и молодайки, чьи щеки были тронуты, как чесаный лен, загарцем, а под платочком белели полосочки пробора в аккуратно расчесанных волосах, — все они преданно взирали на грибовщинского пророка глазами, полными любви и веры. Будто дети, которые ни секунды не сомневаются в том, что у взрослого есть средство исполнить любое их желание, заживить любую болячку, люди готовы были идти за своим кумиром по гальке морского дна, вдоль раздвинутых идолом водяных стен. Они дружно протянули руки к пророку и неистово закричали:
— Веди нас в землю обетованную!
— Саваоф Илья, сжалься над нами!
— Горе нам!..
— Только ты нас спасешь, ты у господа бога на примете!
— Доходит к богу твоя молитва, сам знаешь!
— Христос накормил всех людей хлебом и рыбой, и ты можешь нас накормить!
— Бери мою душу, бери мои руки и ноги, бери мои молитвы и делай со мной что хочешь, отсюда я не уйду-у! — завизжала, забилась в истерике женщина.
— Сколько шли к тебе, уж ты не гони нас, грешных! — навзрыд плакала вторая.
Истерически заплакали, зарыдали и другие женщины. Над взгорком поднялся такой плач, что рабочие позатыкали уши.
Альяш читал Библию, но это было очень давно. Бедный интеллект малограмотного мужика из забитого и глухого сельца тщетно старался найти в своей убогой памяти еще какую-нибудь подходящую притчу из Библии — и не мог. Не было и слов, чтобы разъяснить людям, куда же он собирается их вести и что показывать. И Альяш умолк. Старики с шапками в руках терпеливо смотрели ему в рот, а память Альяша словно уперлась в глухой забор — и ни с места. Наступила неловкая пауза.
Но за спиной была церковь, его опора, его детище, дело его жизни. Выручила она. Без всякого перехода, подождав, пока женщины утихнут, он сказал со вздохом:
