Вершалинский рай | страница 13



Все вдруг вздрогнули от крика Руселевой Христины, Марысиной старшей дочери:

— Ой, глядите, на небе ОНА!..

— Где?.. Где-е? — после минуты напряженного молчания с суеверным ужасом, боясь своего маловерия, боясь признаться самим себе, что ничего не видят, зашептали тетки.

— Вон же, вон, у самого облачка! Вон того, кудрявого!

— Вижу, ви-ижу! В шелковом одеянии!.. В золотой короне!.. С младенцем на руках!.. О, бо-оже! — Тетка Пилипиха обезумела от счастья.

— Улыбается! Улыбается нам, ей-богу, родимая!.. Неужто не видите?! — голосила уже третья, да так искренне, будто хватала явление за ноги. — Такая самая, как на иконе, со шрамами на личику!..

— Ох, и я увидела! Как из тума-ана, ей-богу, выплыло ЭТО и показалось вдруг!..

Плача от радости, Руселева Христина всплеснула руками:

— Ах, заступница ты наша! Спасибо, спаси-ибо, что осчастливила нас, грешных, горемык бедных! Выслушай теперь сирот своих и помилуй!

Сотни обеспамятевших от чуда женщин, которые из поколения в поколение ждали избавления, словно в гипнотическом сне потянулись руками в небо.

— Приди к нам! Облегчи путь наш, дохни на раны наши, облегчи груз, который мы тащим!.. Ах, какая же я счастливая, что ТЕБЯ увидела перед смертью!.. — торопливо выкрикивала Пилипиха, боясь, что чудо вот-вот исчезнет. — Не оставляй! Согрей нас!..

Не выдержав, она расплакалась навзрыд.

Зато Христина Руселева, овладев собой, сыпала без умолку:

— Страдалица ты наша дева Мария, поблагодари господа бога за святую любовь к нам, за сына своего единородного, которого он послал во искупление грехов наших!

Она бухнулась лбом в песок. Все последовали ее примеру.

— Матерь божья, которая в муках родила, в страданиях вскормила и на крест голгофский проводила дитя свое единственное! Окутай нас тучкой небесной, прими нас в число детей своих, возьми под защиту сердца молодые и старые и ниспошли на нас силу и счастье духа твоего святаго, чтобы мы могли делами своими утешить сына твоего единородного, спасителя нашего любимого!

Христина перевела дух и снова обратила взор к небу.

— Ладонями своими, что ран касались сыновьих, благослови и деток наших, и внуков, и правнуков, и мужиков наших, добрых и злых, и соседей, желанных и постылых, и чужих, и родных, и тех грешников по всему лику земному, кто еще не знает воли божьей, ибо, поверь, всякая душа жаждет ласки и спасения!.. Скажи там господу, — захлебывалась она, — пусть и он пройдет мимо нас тихими шагами, услышит молитвы наши горячие и осветит нас лучезарным ликом света своего неземного, согреет нас святостью своею, а мы, благодарные, будем служить ему верно, покуда смертный пот не оросит виски наши, кровь не застынет в жилах, и не погаснут очи наши, и не оборвется дыхание наше. Аминь!