Когда ходики показали десять, Варя стала собираться на смену. Достала рабочую одежду: черный ватник, тяжелые ботинки, рукавицы. Надела шубейку на свою Морьку, скребнула замерзшим засовом, навесила на избу замок и положила ключ под старую, рассыпавшуюся на морозе бочку. Дом остался один, темный, накрытый большой снежной шапкой.
Кончился Варварин день, день именин.
…«Мужик», посланный Кланей, пришел в воскресенье и постучал в замерзшее Варино окно. На нем был серый новый ватник и большая мохнатая шапка. Из-под рыжих лисьих косм глядели светлые, какие-то нездешние глаза. Лицо было желтоватое, и даже мороз его не подрумянил.
Он вошел и снял шапку с коротко остриженной головы. Варя указала ему сесть на лавку, а сама стала, прислонясь к печи, сложив под грудью голые по локоть, тонкие, сильные руки. Ранний посетитель застал ее еще не прибранную: коса бежала по нижней кофтенке, над черными валенками белели голые ноги.
— Сколь же ты возьмешь с меня? — спросила Варя. — С сажени или за ездку?
— Это как скажешь…
Они встретились глазами. Варя переложила косу с одного плеча на другое, прикрыла воротом открытую шею.
— Как звать вас?
— Ларионом, — ответил он, теребя в левой руке свою лисью шапку. Правую он почему-то все держал в кармане.
— Ну, а меня Варварой Касьяновной… Ждановой пишусь. Будем знакомые…
— Очень приятно, — скромно сказал Ларион.
Варя еще какое-то время глядела на него, думая о том, что этот Ларион, наверное, хочет есть. Иначе зачем бы пошел?.. Правда, он не выглядел доходягой и все же был очень худ, но той суровой худобой, когда трудовому человеку перепадает хлеба ровно столько, сколько нужно, чтобы не потерять себя, не протянуть руки и не взять чужого.
— А чего это у вас с рукой-то? — вдруг спросила Варя.
Ларион показал ей правую. Пальцы на ней были отняты по первый сустав.
— На фронте, значит, побывали?
— Нет, не был я на фронте, — просто сказал Ларион. — Это мне на лесопогрузке бревнышком прижало.
Варя поспешно поставила на стол чашку с горячим. Собиралась совсем немножко отрезать хлеба от своего и дочкиного пайка, но скосила нож и отрезала наискосок через всю ржаную булку. Ларион сказал спасибо и взял ложку левой рукой.
В доме уже два года не было мужчины, и Варе странно было видеть, как ест теперь этот человек, придвинув близко к себе чашку; как западают его худые щеки в чуть заметной светлой щетине, когда он, обжигаясь, тянет в себя суп; как двигаются резкие скулы, когда он откусывает хлеб. Нет, женщины как-то совсем по-другому едят…
