— Василий Моисеевич, что новенького в газете?
Лейтенант поднял голову. В больших темных глазах его опять загорелся злой огонек.
— Потрудитесь обращаться как положено. Это вам не школьная аудитория. Кру-у-гом!
Я отошел. На сердце у меня было невыразимо тягостно. Почему он такой замкнутый, нелюдимый? Почему он окружил себя такой непроницаемой оболочкой отчужденности? У него большое горе. Но разве все мы, бойцы, не сочувствуем ему? Разве мы обидели его чем-либо? Он почти со всеми сух, резок, официален, беспощадно распекает за малейшую оплошность дежурного по роте, строго взыскивает за плохо убранное помещение казармы, за невычищенную винтовку. Только и слышишь от него: «Не разговаривать!», «Делать, как приказано», «Быстрей, быстрей!».
Нашелся еще один коллега — учитель-словесник, и тоже сибиряк, — Борис Эрастов — высокий, крупнотелый солдат лет двадцати трех. Мы подружились и часто на привале вели бесконечные споры о литературе, о школьных методиках, и та жизнь за чертой войны казалась теперь нам обоим необыкновенно милой и привлекательной.
К учителям, зачисленным в разведроту, многие относились с некоторым предубеждением. Им ли, людям самой мирной профессии, вести ежечасную игру в прятки со смертью, схватываться с фашистами, преодолевать тысячи всяких случайностей. Вот Федор Кезин: самый затрапезный солдат. Но Борис оказался другим. Глядя на его статную, молодцеватую фигуру, на быстрые, упругие движения, когда он, обогнав нас всех, полз по-пластунски, на то, как мастерски, сноровисто захватывал и обезоруживал «пленного», я часто думал: добрый из него будет разведчик. И не ошибся.
Однажды в перерыве между занятиями ко мне подошел солдат Спивак. Он был старше многих из нас — ему уже под сорок. На войне он тоже не новичок: прошлой зимой получил боевое крещение на Калининском. В роте Спивака уважали: ходил он всегда аккуратно, по форме одетый, подтянутый. Привлекали его открытое лицо, певучий украинский говор. Знал я, что он — коммунист и в роте избран секретарем партийной организации.
— Вот что, Мыкола, — сказал он, усаживаясь рядом со мной на лужайку. — Бачил я: ты до фронта учителем работал. Дило доброе. На вот, — он протянул мне свежий номер «Красной звезды», — прочитай хлопцам и от себя кое-что скажи...
Я старательно выполнил поручение. Спивак похвалил меня:
— Гарная беседа получилась... Хлопцы довольны. На вот еще. — И он снова снабдил меня газетами. — Прочитай, як время буде.
