Пилкингс. Олунде. Я, кстати, так и не ответил на его последнее письмо. А этот старый язычник хотел удержать своего сына возле себя ради выполнения каких-то их традиционно-семейных обычаев. Мне, признаться, было невдомек, о чем он хлопочет. Я, можно сказать, вызволил его сына из-под строгого домашнего ареста и тайком переправил на корабль. Очень смышленый паренек, на редкость смышленый.
Джейн. А мне он казался чересчур чувствительным – вроде тех юношей, которые жуют поэтическую жвачку из розовых лепестков где-нибудь в мансардах лондонского Блумсбери.
Пилкингс. Я уверен – из него получится превосходный врач. Он твердо решил этого добиться. И пока ему нужна моя помощь, он может на нее рассчитывать.
Джейн (помолчав). Послушай, Саймон…
Пилкингс. Да?
Джейн. Он ведь старший сын, верно?
Пилкингс. Вот уж не знаю. Да и как их всех распознаешь у этого старого козла?
Джейн. А ты знаешь, Джозеф?
Джозеф. Конечно, мэм. Он старший сын. Поэтому-то Элесин и клял хозяина на все корки.
Джейн (со смешком). В самом деле, Саймон? Он действительно клял тебя на все корки?
Пилкингс. По его проклятиям мне бы уже давно пора отправиться к праотцам.
Джозеф. Не беспокойтесь, мэм, ведь хозяин – белый человек. И хороший христианин. Джу-джу черного человека не могут ему повредить.
Джейн. Значит, раз он старший сын, его ждала судьба Элесина при новом короле? Это ведь семейная традиция, правильно, Джозеф?
Джозеф. Да, мэм. И если б Элесин умер до смерти короля, его сыну выпала бы доля отца.
Джейн. Теперь мне понятно, почему этот вождь так яростно противился отъезду мальчика в Лондон.
Пилкингс. И это лишний раз убеждает меня, что я правильно поступил.
Джейн. Интересно, сам-то он знал?
Пилкингс. Кто – сам? Ты про Олунде?
Джейн. Да, про него. Вот, наверно, почему он так стремился уехать. Я тоже на его месте постаралась бы удрать – чтоб не угодить в капкан этого кошмарного обычая.
Пилкингс (как бы размышляя вслух). Н-нет, мне кажется, он не знал. Или по крайней мере не показывал виду. Про него было трудно сказать что-нибудь наверняка. Он, видишь ли, в отличие от большинства своих сородичей был очень скрытный. И почти никогда не раскрывался, даже передо мной.
Джейн. А разве все они тут не скрытные?
Пилкингс. Аборигены-то? Бог с тобой, дорогая! Ты еще и моргнуть не успеешь, а они уже выболтают тебе все свои семейные тайны. Да вот на днях…
Джейн. Но послушай, Саймон, разве они открывают нам что-нибудь по-настоящему для них важное? Что-нибудь сокровенное из своей жизни? Вот, к примеру, этот их обычай – ведь мы даже не подозревали, что он еще существует.
