— Спать, только спать. Знаешь, где твои таблетки бельрепоза?
— Здесь. Не много ли — три сразу, да еще с виски? Но, думаю, Джек знает свое дело.
— Это не барбитураты.
Отправляя в рот белые таблетки и запивая их виски, я наблюдал, как Джойс сбросила туфли, стянула через голову платье и повесила его в стенной шкаф. Тех нескольких мгновений, пока она поворачивалась и шла по комнате к шкафу, было достаточно, чтобы под безукоризненно белым лифчиком открыть взгляду великолепную округлость груди, соразмерность которой с шириной плеч, спины и начинающим полнеть торсом казалась совершенной. Не успела она сделать и трех шагов к постели, как я поставил стакан на туалетный столик и обнял ее за обнаженную талию. Она крепко прижала меня к груди, словно желая поддержать и утешить. Однако, быстро поняв, какого утешения я ищу, напряглась всем телом.
— О, Морис, только не сейчас, пожалуйста.
— Именно сейчас. Немедленно. Вперед.
Прежде только раз в жизни я испытал такое же непреодолимое желание заняться любовью, когда вдруг мозг непроизвольно охватила дрема, а тело потребовало немедленной разрядки, минуя все подготовительные стадии. Это было, когда я на кухне смотрел, как моя любовница резала хлеб, а ее муж в то же самое время расставлял приборы в столовой, которая находилась через коридор. Поэтому и мой мозг, и тело чуть ли не сразу должны были вернуться к нормальной работе. Этой ночью все будет иначе.
Когда я, стянув одеяло, бросил Джойс на постель, на мне еще оставалась какая-то одежда, она же вся была обнажена. Теперь она отвечала мне в своем замедленном протяжном ритме, глубоко дыша, когда едва заметно ускорялся темп, и сжимая мое тело сильными ногами. У меня появилось чувство, что развязка близка, хотя, казалось, само это ощущение могло длиться бесконечно долго. Разумеется, это была иллюзия, и по какому-то едва заметному знаку — отдаленному шуму машин, отрывочному воспоминанию, непривычному движению, моему или Джойс, или мелькнувшей мысли о завтрашнем дне — я подвел нас к пронзительному мигу, затем еще… и вроде бы еще раз. Буквально сразу же в памяти так четко всплыли события прошедшего часа, как будто до этого я знал о них только понаслышке от какой-то бестолочи. Сердце, казалось, замерло на мгновение, а затем яростно забилось. Я буквально сорвался с постели.
— Что с тобой? — спросила Джойс.
— Все хорошо.
Постояв некоторое время не двигаясь, я снял с себя оставшуюся одежду, надел пижаму и пошел в ванную. Потом я заглянул в гостиную и увидел, что сложенная вчетверо вечерняя газета так и лежит на низком столике, у которого всегда сидел отец, затем направился в столовую и остановил взгляд на кресле, где он умер. Банальность этих впечатлений на мгновение меня успокоила. Возвратившись в спальню, я заметил, что Джойс, которая обычно любила поболтать в такие минуты, лежит, натянув на голову одеяло. Это подтвердило мои подозрения — ей стыдно, но не от того, что занималась любовью в ночь смерти свекра, а из-за испытанной радости. Однако, когда я лег, она сказала далеко не сонным голосом:
