— Кровоизлияние в мозг, я думаю.
— Он умрет?
— Да, вполне возможно.
— Скоро?
— Не исключено.
— Чем-нибудь можно помочь?
— Ничем. Если ему суждено умереть, он умрет.
Я смотрел на Джека, он — на меня. Я не мог догадаться, о чем он думает. Пальцем он щупал отцу пульс. Я не чувствовал тела ниже пояса, только лицо и грудь. Я опустился ка колени рядом с креслом и услышал медленное глубокое дыхание. Глаза отца были открыты, а зрачки устремлены, видимо, куда-то в левый угол. Во всем остальном он выглядел совершенно нормально, даже немного расслабился.
— Отец, — сказал я, и мне показалось, что он зашевелился. Но о чем говорить, я не знал. Я задавал себе вопрос, что происходит в этом мозгу, видит ли он что-то в действительности или только грезит наяву: возможно, ему чудится что-то далекое от реальности, но зато приятное — солнечный свет или луга; а возможно — что-то отвратительное, уродливое и раздражающее. Мне представилось, что он совершает отчаянное непрерывное усилие, пытаясь понять, что случилось, и испытывает при этом такое беспокойство, которое хуже всякой боли, потому что в отличие от нее оно не наделено спасительной властью заглушать мысли, чувства, осознание собственного «я», ощущение времени — все, кроме самой боли. Эта мысль подавляла меня, но она же подсказала с предельной ясностью и четкостью, о чем нужно спросить.
Я наклонился к нему ближе.
— Отец. Это я, Морис. Ты не спишь? Ты знаешь, где находишься? Это я, Морис, отец. Расскажи, что происходит там, где ты сейчас. Ты что-нибудь видишь? Опиши, что ты чувствуешь. О чем думаешь?
Стоя за мной, Джек холодно сказал:
— Он не может тебя услышать.
— Отец, ты меня слышишь? Тогда кивни головой.
Тягучим механическим голосом, словно на замедленной скорости играла граммофонная пластинка, отец сказал:
— Мо — рис, — затем менее четко еще несколько слов, которые можно было расшифровать как «кто» и «там у…». Затем он умер.
Я встал и обернулся. Даяна смотрела на меня со страхом, который читался и в лице, и в позе. Прежде чем она успела что-то произнести, я прошел мимо нее и подошел к Джойс, которая глядела на накрытый стол. Там стоял поднос с пятью покрытыми салфеткой тарелками и какими-то овощными блюдами.
— Ума не приложу, что делать, — сказала Джойс. — Я велела Магдалене оставить все на месте. Он умер?
— Да.
Она заплакала. Мы обняли друг друга.
— Он ужасно старый. Все произошло так быстро, он не мучился.
— Мы не знаем, что он испытал, — сказал я.
