— Я его не любила!
Они стояли посреди зала, мешая танцующим, и те недовольно ворчали. Тогда они направились к буфету, где пили «игристое». Мари-Жозе в своем темно-голубом платье с влажными пятнами пота на груди и под мышками съежилась так, словно застыла от холода.
Она судорожно прижала к груди свою маленькую черную сумочку. И почти простонала:
— Я больше не могу, Пуки. Давай убьем себя!
Она умоляюще тронула его за руку.
Он резко дернулся и оттолкнул ее.
— Хватит болтать ерунду!
Она стояла перед ним, понурившись, ничего не видя вокруг. Ее слепой взгляд был обращен внутрь. Черные волосы были собраны в «конский хвост». Теперь она почти кричала:
— Давай уедем, Пуки! Давай уедем! Уедем в Ливерпуль. Уедем в Нант. Уедем в Париж. Уедем в Нью-Йорк. Уедем…
Но он отрицательно качал головой.
— Патрик, ну сделай же что-нибудь. Мне так плохо! Мне так страшно, Пуки. Вырви меня из этой дыры. Или верни мне жизнь!
И она спросила, почти шепотом:
— Ты меня не любишь, потому что я брюнетка?
Она потеряла всё разом. С Уилбером потеряла Америку. С Патриком потеряла любовь, или детскую дружбу, или брак. С экзаменом на бакалавра, который не стала сдавать, потеряла будущее. Потеряла заморские машины, пищу, одежду, колючую проволоку базы, мусорные баки, мечты… Он пожал плечами.
Мари-Жозе вскинула голову. Ее щеки окрасил гневный румянец. Она громко сказала:
— Он трахался лучше, чем ты!
Патрика передернуло. Он отвернулся и пошел прочь. Но Мари-Жозе шла за ним следом. Шла и бормотала на ходу:
— Все потеряло смысл. Все лишено смысла. Ты меня больше не любишь. Уилл стал трупом. У меня ничего не осталось.
— Послушай, это неправда. Ты…
— Ничего не осталось! Да и ты сам — тоже труп. Ты похож на РХ. Его разберут и увезут. Увезут далеко. В Германию. В Голландию… Я больше не могу жить в этой тоске. Нужно уехать, Пуки…
Вдруг она обхватила ладонями его лицо. Она плакала. Она быстро сказала:
— Молчи! Молчи! Не ищи оправданий. Я все знаю. Я все поняла. Я ведь изучила тебя всего. Я стала тобой больше, чем ты сам. Я видела, как в тебе зарождались первые чувства. Я чуяла твои первые страхи и всегда старалась облегчить их, снять гнет с твоей души. А ты меня больше не любишь. Ты просто не любишь меня. Вот и все.
Она смотрела на него сквозь пелену крупных слез, катившихся из глаз. Ее взгляд застыл на нем. Что-то в ней еще упорствовало, сопротивляясь. Она жалобно простонала:
— Если ты уйдешь, это будет так, словно мама опять бросила меня.
