*
Вокруг стояла кромешная тьма. В машину просачивались запахи мокрого подлеска. Они ехали по узкой дороге через лес Солони.
Дорогу перебежал олень.
Перед ними, прямо на асфальте, белела надпись «US GO НОМЕ». Уилбер, все еще не протрезвевший, начал с энтузиазмом распевать:
— Go home! Go home! Go home!
*
Тусклый фонарь, висевший на гвозде, едва освещал хлев.
Убогий хлев, всего три коровы. Отёл и в самом деле проходил трудно. Корова надсадно мычала. Крестьянин и его сын, стоявшие рядом, были пьяны не меньше, чем сержант Каберра. Сын хозяина в берете, глупо хихикая, указывал отцу пальцем на красную «ермолку» Патрика, которую он так и не снял. Крестьянин шепотом окоротил его.
Патрик стащил с головы шапку и сунул ее в карман брюк. Доктор Карьон снял рубашку, хотя в помещении стоял ледяной холод. Оставшись в майке, он сунул руку до самого плеча в коровье чрево, стараясь повернуть теленка, чтобы тот наконец вышел. Но это ему не удалось.
Тогда он вынул из саквояжа тоненькую, свернутую кольцом зубчатую пилу с деревянными палочками на концах. Он развернул ее и осторожно ввел в матку коровы.
Уилбера сотряс рвотный позыв. Он спросил у Патрика, что делает доктор:
— What’s he doing?
— Не has to cut up the calf inside the cow. (Патрик Карьон ответил сержанту, что доктор расчленяет теленка в чреве матери).
Доктор разрезал теленка прямо в матке. Он извлекал наружу окровавленные куски и бросал их на солому.
— You people are savages! (Сержант Уилбер Хамфри Каберра вскричал, что французы — варвары).
— Приходится идти на это, иначе корова погибнет, — ответил доктор Корьон.
— It’s an act of kidness, — перевел Патрик.
— Ты и сам так родился, — сказал ему с ухмылкой молодой крестьянин.
Багровые куски мяса падали на солому рядом с саквояжем.
Наконец доктор извлек послед.
Сержант Каберра стоял, привалившись к двери хлева. Крестьянин протянул ему бутылку, которую держал в руке.
— Хлебнешь?
Сержант испуганно уставился на зеленую бутыль, покрытую паутиной и грязными разводами, и замотал головой. Из глаз его градом катились слезы. Жестом он показал, что хочет вымыть руки, хотя ни к чему здесь не прикасался. И вышел во двор.
Стоя в темноте, он бился головой о стену хлева. Пьяный в хлам. Он кричал:
— Why is God demanding? Why is He so angry? Why does He expect so mush of us? Look at me, Lord! Lord, look at me! Why is there something deep inside of us that we’re so ashamed of? We’re all like that newborn calf, sliced up and bleeding?
