Я поднялся по лестнице. Приемник по-прежнему надрывался бейсболом. Пошел по коридору, читая номера на дверях. Комната 204 находилась справа, а радио — как раз напротив. Постучал, никто не ответил. Постучал громче. У меня за шиной под рев стадиона атаковали три игрока из команды «Доджеров». Постучал в третий раз и, пока лез в карман за ключом, который дал мне Джордж Энсон Филлипс, выглянул в окно.
На противоположной стороне улицы размещалось итальянское похоронное бюро. Небольшое, скромное, незаметное здание, светлые кирпичи в тон тротуара. Тонкие зеленые буквы вывески чинно выстроились над входом. Похоронная контора Пьетро Палермо. Из подъезда вышел и облокотился о белую стену высокий мужчина в темном. Издали очень хорош собой. Смуглая кожа и красивая голова с зачесанными назад пепельными волосами. Достал из кармана, насколько я мог различить, серебряный или платиновый с черной эмалью портсигар, лениво открыл его и двумя длинными загорелыми пальцами извлек оттуда сигарету с золотым фильтром. Убрал портсигар и закурил от карманной зажигалки — такой же роскошной, как и портсигар. Спрятал зажигалку, сложил на груди руки и застыл, полузакрыв глаза. Над его головой с кончика неподвижной сигареты подымалась тонкая прямая струйка дыма — как от тлеющего походного костра на рассвете.
У меня за спиной опять просвистела бита и взревел стадион. Я отвернулся от стоящего под окном высокого итальянца, сунул ключ в замочную скважину и вошел в дверь под номером 204.
Квадратная комната, на полу коричневый ковер, пустовато и неуютно. Со стены над диваном-кроватью на меня пялилось кривое, как всегда, зеркало, в котором я был похож на накурившегося марихуаны доходягу. Рядом с чем-то, отдаленно напоминающим зачехленный диван, мягкое кресло. На столе у окна — лампа с бумажным сборчатым абажуром. По обе стороны от кровати — две двери.
Левая дверь вела в крошечную кухоньку с эмалированной раковиной, трехконфорочной плитой и старым холодильником, который, только я ступил на порог, щелкнул и забился в конвульсиях. В раковине свалена немытая посуда: грязная чашка, обгоревшая корка, хлебные крошки на деревянной дощечке, на блюдце желтый налет растаявшего масла, испачканный нож и эмалированный кофейник, от которого несло гнилой мешковиной.
Я вернулся в комнату, обогнул диван-кровать и вошел в правую дверь. За нею была небольшая прихожая с открытым гардеробом и встроенным стеллажом. На полках лежали расческа и черная щетка с застрявшими в ней светлыми волосами. Тут же — баночка с тальком, карманный фонарик с треснувшим стеклом, пачка почтовой бумаги, ручка с открытым пером, пузырек чернил на промокательной бумаге, сигареты и спички в стеклянной пепельнице с несколькими окурками.
