Лихой нагайкой и штыком.
Сейчас же он обрюзгший, вялый
Перед Корнеевым сидел,
И обречённо и устало
На сапоги свои глядел.
Но Угринович осужденьем
И капитана отмечал:
Корнеевские рассужденья
Поддерживал, но призирал.
Пехотный капитан чихвостил
Жандармского главу, что тот
Несвоевременною злостью
Нарушил правил неких свод.
А то, что там погибли дети,
И женщины, и старики,
Корнеев будто не приметил,
Не вспомнил! Что не по-людски.
Но Угринович им обоим
В укор ни слова не сказал.
Как опытный боец и воин
Он просто ждал и наблюдал.
* * *
И вдруг сознанье как взбесилось.
Двор разом вспыхнул, заалел.
«Пора!» - казарма оживилась,
Отряд волненьем загалдел.
Всё было, в принципе, готово.
Осталось сделать первый шаг.
Сказав напутственное слово,
Встал капитан драгун в дверях.
Не к месту страшно огорчился,
Что бросить предстоит коней.
За древко жёстко ухватился,
Помедлил, выдохнул сильней.
Подумал вдруг, что тряпка флага
Непозволительно грязна,
И выглядит сейчас, однако,
Не слишком белою она.
Забилось сердце в ритме нервном,
Дыханье ветер колкий спёр,
И Угринович вышел первым
На дышащий пожаром двор.
А Немировский, часть жандармов
И даже несколько солдат
Остались всё-таки в казармах…
Пусть их святые сохранят!
17 (30) декабря 1905 года. Поражение восставших.
Прохор Дейнега в бою у станции Горловка
17 (30) декабря 1905 года. Поражение восставших.
Прохор Дейнега в бою у станции Горловка
В тот день мело с утра до ночи.
Господь пытался охладить
Людской порыв, к страстям охочий,
Стремился нас заставить жить.
Но даже Высшие намёки
Людскому роду не указ,
Когда идейные потоки
Нафаршировывают нас;
Когда гнетут догматы веры;
Когда чрезмерный атеизм
Рождает праздные химеры
И пробуждает нигилизм;
Когда чужих любого рода
Гнобят и гонят на ура:
Чужих с соседнего прихода,
Чужих с соседнего двора…
В тот день мело с утра до ночи.
Бурлящий горловский вокзал
Был возбуждением всклокочен
И бой последний ожидал.
* * *
Дейнега выскочил из зданья,
Не замечая нудный вой
И ненавистное ворчанье
Пурги ожесточённо злой.
И станция, и мир окрестный,
И всё живое на Земле
Как будто стали несовместны
В завьюженной донельзя мгле.
Упав в сугроб и фыркнув снегом,
Попавшим при паденье в рот,
Прополз стремительно Дейнега
На несколько шагов вперёд.
Он переждал сварливый присвист
Лихих, до смерти жадных пуль.
Вкус снега едкий, словно известь,
Горчил, как пригоршня пилюль.
Наверно, нервная усталость
Рот иссушила до того,
Что только горечь в нём осталась
И остального – ничего.
А ведь в Дейнеге было прежде
Энергии на жизнь вперёд.
