Я лежала, вялая и безмолвная, как тряпичная кукла, пытаясь думать о чем угодно, только не о том, что происходит, и мне казалось, будто я вся пропитываюсь зловонием сарая, в котором смешались запахи сырости, машинного масла, бензина и исходящий от отца тяжелый дух табака и немытого тела.
Прошла целая вечность, прежде чем отец издал стон и вышел из меня. Я почувствовала, как что-то теплое и липкое капает мне на живот. Он бросил мне кусок мешковины:
– Вытрись этим.
Ни слова не говоря, я сделала то, что он велел. Его следующим словам суждено было стать рефреном на будущее:
– Только не говори маме, моя девочка. Это наш секрет. Если ты ей расскажешь, она тебе не поверит. И больше не будет тебя любить.
А я уже знала, что так оно и есть.
У меня был секрет от отца, это был только мой секрет. Моя мама уже знала. А он все боялся, что она узнает. Тот день стал началом нашей игры под названием «наш секрет», и играть нам в нее предстояло еще целых семь лет.
Наступил мой восьмой день рождения, принеся с собой раннюю осень, которая быстро сменилась промозглой зимой. В печку непрерывно закидывали темно-коричневые торфяные брикеты, но, сколько бы ее ни кормили, тепло ощущалось лишь на расстоянии нескольких шагов. Я придвигалась к ней как можно ближе, насколько это позволяла деревянная рама для сушки белья, на которой теперь постоянно сушились мои вечно сырые пальто, ботинки и шерстяные колготки. Поскольку переодеться мне было не во что, они должны были успеть высохнуть к утру следующего дня.
В темноте раннего утра голос матери взмывал над голыми ступеньками лестницы, чтобы разбудить меня, и холод кусал меня за кончик носа, стоило ему высунуться из кокона одеяла. Моя рука машинально тянулась к деревянному стулу, который одновременно служил и столиком, и шкафом. Я хватала одежду и натягивала ее под одеялом. Сначала штанишки, потом шерстяные колготки, которые приносили из кухни накануне вечером. Потом, стуча зубами, я быстро снимала через голову пижамную кофту, тут же надевая шерстяную фуфайку. Только после этого я вытаскивала ноги из-под одеяла, покидая свое нагретое гнездышко и окунаясь в холод нетопленого дома. Я торопливо ставила чайник на плиту, которая еле-еле выдавала тепло.
Пока варилось яйцо к завтраку, я умывалась под кухонным умывальником и надевала остальную одежду. Быстро расправившись с завтраком, я накидывала еще влажное пальто, хватала рюкзак и уходила в школу.
По выходным, одетая в старый свитер, митенки и высокие сапоги, я помогала матери собирать яйца как из курятника, так и из разбросанных по всему двору потайных насестов, где неслись куры на свободном выгуле. Надеясь получать коричневое яйцо, мать каждое утро, в одиннадцать часов, давала курам какао. Увеличивало ли это прирост коричневого яйца, мы не знали, но куры исправно прибегали на какао по первому зову. Они с жадностью погружали свои клювы в теплую сладкую жидкость. Отрываясь от мисок, они трясли головами, и их маленькие глазки-пуговки поблескивали, пока жидкость просачивалась по горлу.
