Лишь через час он случайно наткнулся на одну из поисковых групп, которая и вывела его к дому.
Люди возвращались ни с чем; вернулся в дом и лесничий.
— Что? — хрипло спросил его Ланге.
— Поиски на озере продолжаются, ваше сиятельство. Но…
— Понятно. А у холма?
— У какого холма?
— К западу от охотничьего домика. Холм с каменистой осыпью на восточном склоне.
— Ваше сиятельство, там нет такого холма. Никакого нет. В той стороне сплошной лес до самой деревни, а за ней…
— В деревню людей послали? Может быть, кто-то что-то видел, слышал…
— Я послал туда людей, ваше сиятельство. Они еще не вернулись. С вашего позволения, я продолжу поиски. Я только хотел сказать вам, как я бесконечно благодарен…
Ланге раздраженно махнул рукой.
— Идите.
— Ваше сиятельство…
— Что еще?
— Вы действительно думаете, что карлик…
— Да, я так думаю.
— Он был предан ей, как собака.
— Это он вам сказал?
— Но…
— И собака может сбеситься. Идите же!
Когда лесничий покинул дом, Ланге возвратился в библиотеку и жадно глотнул коньяка прямо из бутылки. Держа ее в руке, он свалился в кресло. Бессмысленно, повторял он, бессмысленно. Их никогда не найдут.
Еще несколько глотков частично вернули ему утраченное душевное равновесие. Не найдут, думал он, ну и что же… Почему он, граф Ланге, должен бояться какой-то полуграмотной девчонки и полоумного урода? Потому что она угрожала ему? Чепуха, она просто вспылила. Не все угрозы непременно приводятся в исполнение. Но если все-таки она или карлик… Или оба… Да пусть попробуют! У Ланге есть что им противопоставить…
С бутылкой в руке, он уснул в кресле.
После этой ночи поиски продолжались, все более вяло, еще около недели. Об исчезновении Зои сообщили в полицию. Вместе с приметами девушки было указано, что ее может сопровождать карлик. Ланге сомневался, что полиция станет заниматься этим делом всерьез, хотя за сведения о Зое он назначил награду — уж очень безнадежным оно выглядело, никаких следов.
Жизнь в имении Ланге входила в прежнюю колею.
Владимир Андреевич Кордин стоял у окна в малой гостиной замка Нимандштайн. Была глухая ночь, в комнате горела только одна свеча, и Кордин не видел ничего, кроме своего отражения в оконном стекле. Он отвернулся от окна, достал из коробки сигару, но не закурил и швырнул сигару обратно. После этого он вновь уставился на свое отражение.
Несмотря на внешнее спокойствие, с каким он вел себя в последнее время, и показное дружелюбие к отцу Павлу, Кордин отнюдь не смирился. Он мучительно искал выход из тупика. Два дня назад он попробовал снова поговорить с сестрой, но она остановила его на таких дальних подступах к теме, что продолжать он не решился. Никто бы не смог отговорить Елену от ее намерения… Кроме одного человека — самого отца Павла. Беда была в том, что отец Павел не собирался этого делать.
