— Fuck.
Островцев спрятал конверт.
— Сколько вы хотите? — небрежно осведомился Звоньский.
«Кто он по национальности —русский или еврей? — подумал Островцев. — А может, поляк?»
Вслух, неторопливо:
— Миллион.
Звоньский посмотрел на Андрея, как на паучка, спускающегося в турку с кипящим кофе.
— Вы ввязались в опасную игру, мистер Островцев, — процедил он, едва заметно шевеля тонкими губами. — Гораздо опаснее круга первого. Солженицына ведь читали?
— К черту Солженицына. Миллион.
Салливан шуршал листками, что-то бормотал и, когда Звоньский рассмеялся, не поднял головы.
«Привыкли тандемом скупать чужие секреты, — со злостью подумал Островцев. — Торгаши!»
— Не стоит играть, ох, не стоит, мистер Островцев, — выдавил Звоньский. — Вы не хотите встретиться с Невзоровым? Можем организовать.
Если бы он с ходу, без предупреждения, ударил Андрея, тот не изумился бы так.
— Вы знакомы с Невзоровым?
— И очень близко, — лицо Звоньского окаменело, глаза по-волчьи вспыхнули. Он сунул руку между кресел и выудил увесистый черный пакет.
— Здесь сто тысяч. Берите и считайте, что повезло. Времена, мистер Островцев, повернули, и повернули круто. Вы молоды, и этого, видимо, не заметили…
— Заметил, — тихо сказал Андрей, взял пакет и опустил на дно портфеля.
Досье Невзорова и конверт из фольги он положил на сиденье рядом с собой: Звоньский следил в зеркало заднего видения. Не произнеся ни слова, старший научный сотрудник выбрался из машины и, не оглядываясь, направился к переулку. Купил в кассе билет, не желая бегать по электричке от контролеров, когда в портфеле сто тысяч долларов.
«Сто тысяч долларов» —три слова перекатывались во рту, как леденцы.
Вспомнив волчьи глазки Звоньского, Андрей встревожился. Раскрыл портфель, надорвал черный пакет. Зелень бросилась в глаза. Островцев никогда прежде не видел доллары, но сразу догадался: они.
За окном перелистывались подмосковные пейзажи.
Эйфория прошла. Андрей начал подозревать, что стал пешкой в чьей-то игре: пешку побили ферзем и щелчком убрали с доски.
Вспомнились дрожащие пальцы Салливана: что же тот обнаружил в бумагах Невзорова?
Невзоров! Островцев побледнел: а вдруг директор ЯДИ нарочно оставил кабинет открытым?
«А может, Невзоров и избил меня нарочно? Спровоцировал?»
Рубашка прилипла к спине.
Бред. Невозможно так все подстроить.
А вдруг —возможно? Если знать, за какие ниточки дергать… Неужели его, Островцева Андрея Сергеевича, столь подробно изучили? Безапелляционно, грубо, как препарированного лягушонка?
