– В пять, потом я должна заехать за Йенни.
– Тогда я тебя жду ровно в пять у парковки. Я могу забрать вещи из гостиницы?
В трубке неприятное молчание.
– Можешь, – говорит Жанетт после паузы.
Особой радости в ее голосе он не слышит.
* * *
Маленький черненький котик, черненький котик-кисуля ползает по покрывалу двуспальной кровати в отеле “Шератон”.
Красивая была бы картинка, как ты считаешь, Сеньора?
В номере еще не убрано, потому что я успела вернуться довольно рано и попросила пока ничего не трогать. К счастью, номер не успели обработать всякими моющими средствами, вызывающими аллергию, и можно не бояться за моего котика-кисулю.
Я купила котенка, ему два месяца.
Когда утром я вышла из гостиницы, стояла пасмурная погода, предвещавшая в скором времени первый снег, но все-таки было не очень холодно. Я не имела ни малейшего представления, куда бы мне отправиться, очень странное ощущение, что теперь всем дорогам пришел конец.
Я подумала, что это предвещает конец эксперимента.
И вспомнила про котят. Почти ежедневно в газетах – объявления насчет продажи котят, иногда даже черных. Я вернулась в отель и в вестибюле развернула газету. Ведь надо успеть сделать кое-что, прежде чем эксперимент подойдет к концу, а именно – погадать кому-нибудь. Но я не могу вот так просто, как бабушка. Она гадала прямо у себя на кухне, со скучными кофейными чашками и расстеленной на столе газете “Дагенс Нюхетер”. У меня будет кот-колдун и карты таро или еще какой-нибудь реквизит, потому что я не очень-то уверена в своих способностях, это бабушка была смелой гадалкой.
И вот мы здесь, в номере, малютка котик-кисуля и я, котик спотыкается всеми лапками о простыни, а я опять не знаю, куда же мне дальше идти. Здесь вокруг меня нет никаких подсказок. Он ничего не оставил после себя, ничего, кроме нескольких мокрых полотенец. Возможно, я никогда больше его не увижу.
Но я по крайней мере хоть раз была по-настоящему близка с тем, кто был мне по-настоящему близок.
С той минуты, когда я его увидела, и до сегодняшнего дня я не сомневалась, что смогу повлиять решительно на все, что в развитии наших отношений. А сейчас я знаю, что все зависит от странного стечения обстоятельств. И я ничего не могу поделать.
Впрочем, мне, вероятно, следовало бы поработать, Сеньора, попробовать сделать что-то из этого портрета?
Но желание взять в руку кисть совсем пропало.
Я любила рисовать, когда была маленькой. Я рассказывала себе разные истории, потом их разыгрывала. Я рисовала кровавые сцены, например казнь Марии-Антуанетты, обезглавленной на гильотине. Когда показывала рисунок папе, он говорил, что гильотина выглядела не так. Изображал на бумаге, как, по его мнению, функционировала гильотина, получался простой эскиз, словно рисунок из руководства по эксплуатации. Ведь Лассе больше интересовали технические подробности, а не кровавые.
