– Были на вечеринке? – спрашивает Тереза.
– Не знал, что ты здесь спишь, я хотел показать Малин некоторые свои работы, – отвечает Симон. – Это моя подруга, мы вместе снимаем мастерскую, – объясняет он девушке. – Ее зовут Тереза, и я уже давно ее здесь не видел. А это Малин, – сказал Симон, обернувшись к Терезе.
Малин отходит от двери и, улыбнувшись, говорит Симону:
– Но если Тереза здесь спит, может быть, нам лучше уйти?
– Ничего, ничего, – произносит Тереза, – который час?
Взглянув на нее, Малин из вежливости смотрит на свое запястье, но часов там нет. Она окидывает взглядом комнату и даже делает шажок вперед, в надежде найти часы. Снова смотрит на Терезу, та уже улыбается. Малин тоже смеется.
– Я не знаю, который час, – произносит она с легким нажимом. – Мы были на вечеринке.
– А потом я решил доказать Малин, что я гений, и мы пошли сюда, в мастерскую, – добавляет Симон. – Но раз ты здесь, Тереза, мы, конечно, уйдем, не будем мешать тебе спать.
Сказал так, а сам выразительно смотрит на Терезу, чтобы она их не отпустила.
– Ну что вы, – произносит догадливая Тереза, – вам не надо уходить, я уже проснулась.
Она встает и снова сооружает из подушек и одеяла ложе. Но отодвигает его к стене, чтобы не мешать. Потом садится, прислонясь спиной к стене, укрыв ноги своим пальто и приветливо улыбаясь.
– Терезы не было здесь уже несколько месяцев, она тоже не видела, что я за это время сделал. – Он роется в холстах.
– Вы не были… вы уезжали? – спрашивает Малин, явно опять из вежливости.
– Я была в Копенгагене.
– Три дня, – тихо смеется Симон, – а все остальное время проводила эксперимент. Да, Тереза?
Потом его лицо делается серьезным. Симон находит холст, который искал, но держит его в руках так, чтобы девушки ничего пока не увидели.
– Эта готова. Эту можно смотреть. Но она лишь часть триптиха, две другие картины еще в работе. Конечно, неправильно смотреть только на одну часть, важна вся композиция.
Картина небольшая. Серая поверхность. Маленькие чешуйки светло-зеленых оттенков проступают с точной равномерностью. Словно опадающие листья, думает Тереза. Или все, что угодно.
– Здорово, – произносит она.
Симон ставит холст на пол, прислонив к стене:
– Это средняя часть триптиха, но я не собираюсь ничего объяснять, остальные две увидите, когда я закончу. Они будут совсем другими, там будут лица, грубые, омерзительные, совершенно плоские, и у всех одно и то же выражение.
– Такое, – говорит вдруг Малин, указывая на портрет Терезы. Симон переводит взгляд выше.
