“Просто как-то все сошло на нет, – сказала мама. – И потом, мы вообще с Лассе такие разные”, – добавила она.
Никаких романчиков на стороне не было, ни у мамы, ни у папы. Они договорились абсолютно обо всем, без всякой горечи. Составили списки, что кому отойдет после развода. Через своего приятеля папа заказал грузовичок, перевезти мамины вещи. Иногда я спрашиваю себя, как они вообще могли заметить, что им надо развестись. Кто из них желал этого больше? Не знаю. И спрашивать бесполезно, потому что они сами этого не знают. Ни он, ни она не могут определить, что же такое между ними произошло. По крайней мере в этом они похожи.
Мне подумалось, что у них, наверно, были нелады в постели, а там я их, конечно, не видела.
В первый год после развода мы все равно вместе праздновали Рождество. Разница была лишь в том, что подарки получила только я. Они наверняка договорились, что не будут ничего друг другу дарить, теперь это было совсем не обязательно.
Я до сих пор помню, как это происходило: я стою перед кучей красивых свертков, и меня одолевает жадность, а в то же время я чувствую какую-то неловкость. Ведь раньше в рождественскую ночь подарки были для всех, всем по очереди. Один маме, один папе, один мне. А в то Рождество – все только мне, никакой очереди. Мне подарили любовь, любовь, любовь.
Только мне подарили любовь. Поэтому, помнится, я очень тщательно сложила все обертки от подарков. Сложила эти красивые бумажки, свернула ленты и тесемки. Все подарки я разложила на столе в своей комнате, старательно рассортировав их, а ленточки и тесемки там же, рядом…
Астрид утверждает, что в детстве я вообще была очень дотошной. Нет, я не была педантичной. Просто я хотела, чтобы кто-нибудь увидел и оценил все это изобилие.
А через два года папа встретил Беату, и мама решила, что мне надо сменить фамилию. Астрид было тридцать восемь, когда они с Ларсом расстались. Она думала, что больше никого не встретит и у нее больше не будет детей. А у папы теперь Беата, он заведет новых детей, или по крайней мере создаст новую семью. Вот мама и решила, что я должна носить ее фамилию, чтобы ее род продолжался. Если бы это тогда до меня дошло, я бы наверняка подчинилась. Но я не понимала, зачем ей это надо, ну и отказалась, объяснив, что хочу, чтобы у меня была такая же фамилия, как у бабушки, папиной мамы.
Деда своего я не помню. Он умер, когда я была совсем маленькой. Бабушка часто рассказывала мне, как они познакомились.
