Охотница | страница 38
После душа становится легче. Белые банные полотенца, одним он обвязывает бедра, другое кладет на плечи, потом взъерошивает волосы и проводит рукой по лицу. Надо забрать свой несессер из “Англэ”. Как повезло, что он встретил Терезу, и все же его не покидает странное чувство нереальности всего происходящего с ним.
Это чувство преследовало его всю неделю, ну а сейчас, когда он бесплатно поселился в оте ле “Шератон”, существует ли он вообще? Пора со всем этим кончать.
Я должен позвонить Жанетт, решает он. Он входит в комнату, видит огромную пышную двуспальную кровать, откидывает покрывало с одной половины, приносит из ванной одежду и аккуратно вешает все на спинку стула у письменного стола, так же аккуратно, как на вешалке для полотенец. Юнас уверен, если он будет соблюдать хоть какой-то порядок, ничего вдруг не растает в воздухе, не рассыпется. Но в то же время он испытывает другое, более опасное чувство, что все уже начало исчезать и разрушаться.
Он падает на кровать, складывает руки на груди. В последние дни он чаще всего лежит именно в такой позе, будто защищаясь от ударов, которые ему могут нанести неприятные мысли. Юнас лежит спокойно, чувствуя, как все тело разомлело от горячего душа.
Микаэлю позвоню завтра. Договоримся о встрече здесь, в Стокгольме. А сегодня вечером позвоню Жанетт и скажу, что через три дня я возвращаюсь домой. И все как-нибудь образуется”.
Вы не будете грустить, сказала она, эта девушка.
Тереза. Какая у нее светлая кожа. Если бы она склонилась надо мной, я бы трогал ее волосы и прижал ее лицо к своему. Я бы целовал ее, и она, оседлав меня, наклонялась, и я держал бы ее груди в своих руках.
Моя бабушка была необыкновенным человеком. Я рада, что ношу ее имя. Я пронесу его через ураганы в пустыне и дюны. Я все сделаю. Бабушка знала, что я совсем не размазня. Она обычно говорила: “В тебе столько жизненной энергии, ты никогда не сдаешься”.
Чаще всего она это повторяла, когда меня что-то бесило, так что эти ее слова мало радовали меня в те годы, не то что потом. Это уже потом я все время вспоминала, как мне у нее жилось, я с маниакальным упорством искала такой же жизни, такой, при которой человек может быть широким, щедрым. И не бояться выглядеть чудаковатым.
Когда мои родители, Астрид и Лассе, развелись, мама высказала пожелание, чтобы я сменила фамилию. Не сразу после развода, расстались они по-дружески. Мне было девять лет, но многое из того времени я помню. Помню, что дома никогда я не слышала ни ссор, ни упреков, может быть, их и вообще не было.