– Что они ищут? – спросил Хвастищев, глядя на рыщущих гардеробщиков в голубой с позументами униформе.
– Золото, – равнодушно сказал Пат.
Старческие пальцы цепко хватали и рассовывали по карманам золотые кругляшки.
– Кларкино монисто, – сказала Тамара, – рассыпала, идиотка!
– Усе у пол ушло, к мышкам, – хихикнул один из гардеробщиков. – Паркетик-то сплошные щели, и то правда, двести лет отель без капитального ремонту…
– Встать! Страшный суд идет! – гаркнул Хвастищев и слегка поддел носком ботинка вторую генеральскую задницу.
Миг, и перед ним возникла внушительная фигура с величественным зобом, прозрачным ежиком волос и черными, полными застоявшегося сахара вишенками глаз. Еще миг, и Хвастищев его узнал, узнал, содрогнулся…
– Оденьте даму, – сказал он, борясь с дрожью и показывая на Тамарку.
– Так-так, – сказал гардеробщик солидно, покровительственно, пожалуй, даже с некоторым начальственным благоволением. – Кажется, передо мной небезызвестный товарищ Хвастищев, Радий Аполлинариевич?
– Откуда вы знаете? – Хвастищев растерялся, как растерялся когда-то тот жалкий магаданский школьник перед черной неуклюжей «Эмкой» с зашторенными окнами.
– А вот прочел вчера в газете и сразу догадался, – с многозначительной улыбочкой гардеробщик отстегнул клапан кителя и извлек газетную вырезку с жирными буквами заголовка «Ответственность перед народом». – Ваше заявление. Радий Аполлинариевич. Первейший долг каждого художника, пишете вы, трудиться для народа, создавать возвышенные и прекрасные образы наших современников. Золотые слова, товарищ скульптор!
Он развернул перед Тамаркой ее макси-шубу на рыбьем меху, а сам все смотрел на Хвастищева, а тот прислонился к стене, дрожа от унижения и безысходной тоски.
У зеркала Патрик Тандерджет декламировал на ухо Кларе поэму Алена Гинзберга «Вой».
– Трудиться для народа, создавать возвышенные и прекрасные… – звучал в ушах Хвастищева голос страшного старика, вернее, не старика вот этого в холуйской униформе, а того, кого он узнал, кого уже вспомнил почти до конца.
– Хам, хам паскудный, – забормотал он, – сейчас ты увидишь, сейчас…
Тамарка приблизила к нему свои губы:
– Радик, не связывайся с ним. Он какой-то полковник, мы тут все у него на крючке.
– Как его фамилия? – спросил Хвастищев отважно и сжал Тамаркино плечо. Сейчас все выяснится. Сейчас все прояснится до конца.
– Шевцов, кажется, – сказала она. – Да, Шевцов.
…Черный мазутный поезд пронес свою дикую тяжесть в пяти сантиметрах от моей съежившейся плоти…
