: обыкновенно — и я не составляю исключения — дружбы к старости отмирают, а новые не зарождаются. Мешает нашей дружбе то, что мы не можем встречаться и говорить. И вряд ли удастся встретиться. А впрочем, кто знает. Пока верьте тому, что пишу.
Почитайте конечно Люсьена Левена. Это — как всегда у Стендаля — невероятная чепуха с гениальными просветами. Одна из моих любимых книг… вместе с «1000 душ» Писемского. Когда я был «знатен и богат», я любил делать следующее: брать очень горячую ванну, потом в халате, понемножку пить хорошее сухое шампанское и слегка опьянев (чудесное опьянение), читать перед сном «1000 душ» или Стендаля. Читал так множество раз. В Люсьене Левене прекрасно, что нет сердцевины — она исчезала и она то и оставляет сияние. Ну и забавного множество хотя бы «русские письма» одни чего стоят, самое лучшее, что написал Стендаль, конечно, о Любви.
Толстая бумага, на которой написано Ваше последнее письмо очень хороша — ясней видно. Или Вы постарались разборчиво писать. Во всяком случае если можно пишите на толстой. На Ваших тонких листах я плохо разбираю, если не на машинке. Ну напишите мне [неразб. пода….], что придет Вам в голову. Мне большое удовольствие. Извините за глупое письмо — и это трудно писать начинают стукать молотки в голове. Спасибо за Ледерплякс. Обнимаю Вас. Что «Новый Журнал» — вроде как подыхает? От Гуля[84] ни гугу. Ваш Г. И.
[На изрезанной бумаге: ] Посылайте мне пожалуйста, если есть, все какие есть и сколько только можно, проштемпелев. марок — местной Вашей почты, а то если можете достать то и южно американских. Очень обяжете. Это для здешних прислуг, убирающих комнаты и пр. Очень существенно!
[Приписка на полях первой страницы]: — читали объявление в «Русской Мысли»? Вот Вольстая (Эллита фон Вольская) померла — это был дом, где можно было остановиться приехав в Париж и есть бесплатно завтраки и обеды с омарами.
7 мая 1957
«Beau-Sejour»
Hyeres (Var).
Дорогой Владимир Феодорович,
Пишу Феодорович по-новому для себя: получил на днях от одного «однокашника» в подарок стихи К. Р.[85] «нашего державного шефа» и узнал из биографии что сей Грандюк всюду отстаивал Ѳ, храня святыню языка. Не хочу быть его последователем в этом смысле. Хотя, как будто, Ѳеодор правильнее Фодора.
Этот Грандюк был кстати большая душка и все мы его искренно (и было за что) любили. Он мой, кстати[,] и литературный крестный отец: в нашем Корпусе издавался журнал «кадет Михайловец» — великолепно издавался на чудной бумаге и т. д. И там я ничтоже сумняшеся напечатал (с его высочайшего поэтического одобрения) пук архидекадентских стихов. Помню одну из строф
