— Совершенно серьезно. Я совсем не расположен шутить такими вещами.
От волнения нижняя губа его отвисла. На лысом лбу заблестел пот.
Она все еще удивленно смотрела на него.
— Как вы могли? Как вы посмели? И вы были его другом… — она вдруг сдвинула брови и покраснела. — Я прошу вас уйти сейчас же и никогда больше не приходить ко мне.
Он тоже покраснел.
— Но позвольте, мадам Дюкло, кажется…
Она быстро встала и топнула ногой.
— Уходите, слышите, уходите! — и позвонила. — Амели, проводите мсье.
Он развел руками.
— Это возмутительно. Стать моей женой было бы честью для вас.
И, пожав плечами, с достоинством вышел.
Она прошла в спальню, выпила воды, расстегнула высокий воротник платья. Надо успокоиться.
Села в свое любимое кресло у окна, взяла вышивание. Как он посмел?.. И он был другом мсье Дюкло… Руки дрожали. Острая иголка уколола палец. На белой коже оказалась красная капля. Она взглянула на нее, тихо ахнула; опустила голову на рабочий столик и заплакала. Ножницы со звоном полетели на пол.
Она плакала горько и долго, пока не ослабела от слез. Теплый ветер пробежал по ее волосам и мокрому лицу. Она подняла голову, вытерла глаза, взглянула в открытое окно на розовое закатное небо. И чего она так оскорбилась? Тысячи вдов выходят замуж…
И вдруг рассмеялась, не своим обычным смехом, сухим, похожим на кашель, а весело и раскатисто, так, как смеялась когда-то Манечка Литвинова.
От слез осталась в груди какая-то особенная легкость. Вот взмахнуть руками и полететь в высокое розовое небо над домами. И не быть мадам Дюкло, к которой сватается виноторговец Ланэ.
Улететь… Но взмахнуть руками было лень. Руки лежали на коленях, нежно обнявшись, как сестры, белые, тонкие, беспомощные. По телу вместе с легкостью разливалась слабость. Она смотрела на ножницы, блестевшие на полу, на мокрый платок, на уличные фонари. Ветер шевелил волосы, воротник платья так и остался расстегнутым, холодок пробегал по шее и вниз по спине.
Мадам Дюкло ни о чем не думала. Она чувствовала себя блаженно и смутно, прислушивалась к легкому стуку сердца.
Так сидела она долго, пока прислуга не пришла звать ее обедать.
— Я не буду обедать. Вы мне больше не нужны сегодня.
Голос ее звучал тихо, и прислуга встревожилась,
— Мадам нездорова? Пойти за доктором?
Но мадам Дюкло нетерпеливо сдвинула брови.
— Я вам сказала: можете идти.
Горничная осторожно закрыла дверь и побежала на кухню рассказывать о невероятном событии: «Мадам не будет обедать».
