Он смотрел на ее окно. Оно было такое же, как вчера, как всегда. Может быть, уже? Стало темнеть. На улице вспыхнули фонари.
Вдруг в ее комнате зажегся свет. Михайлов почувствовал, как сердце забилось. «Значит, она еще жива. Хоть минуту еще, а все-таки жива…»
Он стал ходить взад и вперед перед отелем. Ставни так и остались открытыми — до ставней ли ей? Михайлов уже ни на что не надеялся. Теперь кончено. Завтра постучат к ней в дверь, побегут, закричат, позовут полицию… Он будет здесь, он пойдет, увидит ее еще раз.
Отравилась… Он представил себе ее на кровати, с высоко поднятыми коленями и запрокинутым, посиневшим лицом. Он видел так ясно смятое одеяло, распустившиеся волосы, лакированные туфли, которые они вчера вместе покупали… Видел ее перекошенный посиневший рот и почему-то на ночном столике букет фиалок в стакане…
Понемногу стало светать. Потухли фонари. Кое-где открылись ставни. Слуга выбежал из подъезда ее отеля. За полицией… Вот сейчас, сейчас. Но слуга уже возвращался с желтой пачкой папирос. Значит, еще не знают. Значит, еще ждать…
Дверь снова отворилась. Михайлов увидел бледное лицо и большие сумрачные глаза.
«Галлюцинация», — подумал он и в изнеможении прислонился к стене.
Серые сумрачные глаза остановились на нем и засияли. За плечами, словно крылья, сиял розовый шарф.
Михайлов порывисто и легко вздохнул.
— Я умираю…
Он услышал легкий шорох, почувствовал теплое дыхание на щеке.
— Я так боялась, что вы уйдете. Что с вами? Вам дурно?
— Это вы? — слабо сказал Михайлов, вглядываясь в ее лицо.
— Ну да, да. Кто же еще? — она слегка закинула голову, тихо засмеялась и протянула ему руку.
Он крепко сжал ее теплую маленькую ладонь.
— Это вы…
— Слушайте, — ее губы сморщились как будто от сдержанного смеха. — Вы думали, что я… Нет, вы меня не знаете. Разве я могу? Ведь я веселая. Я так люблю жизнь, я как кошка. Я еще вчера знала, когда веронал покупала, что не отравлюсь. Еще в аптеке… А вам нарочно не сказала. Из злости. Ведь я мучилась, так пусть и другой хоть немножко…
— Я так боялся за вас. Я…
Она заглянула ему в глаза.
— Не сердитесь. Я ночью на вас из окна смотрела. Вы вот так стояли, — она подняла плечи и засунула руки в карманы, — ужасно грустный и милый. Мне вас очень жалко стало. Право…
Она помолчала минуту.
— А теперь идемте.
— Куда?
— Кофе пить.
— Кофе? — растерянно переспросил он.
— Ну да. С круасанами. А там посмотрим…
