— Сережа, — слабо вскрикнула она.
Совсем таким же голосом когда-то в лазарете на койке рядом с Михайловым просил пить умирающий. Михайлов тронул ее за локоть.
— Татьяна Александровна!
Она быстро обернулась.
— Вы? Опять вы?.. Что вам от меня надо?
Михайлов растерялся.
— Я хотел… Не сердитесь… Простите…
— Оставьте меня, — она махнула рукой и пошла вперед, но вдруг остановилась. — Послушайте! Я не хотела вас обидеть. Напротив. Только я ужасно несчастная. И злая.
— Нет, нет, вы не злая. И позвольте мне не уходить.
— Как хотите, мне все равно, — она взглянула на свои руки и усмехнулась. — Вот и ваши перчатки не помогли.
Он пошел рядом с ней.
— И все-таки я не понимаю, — начала она вдруг. — Почему вы?.. Что же это такое?
— То есть что?
— Ну, — она нетерпеливо пожала плечами, — то, что вы ходите за мной, покупаете мне шляпы, стоите под окном. Не понимаю.
— Это так просто, так просто. Это оттого, что я… люблю вас, — с усилием выговорил он.
— Как любите? С каких пор?
— Всегда. Да, да. Я всегда любил вас, хотя только вчера увидел. Ах, я не знаю, как вам это объяснить. Я любил вас еще в России…
Но она уже не слушала.
— Вы не знаете, где здесь аптека?
— Зачем вам?
Ее брови нахмурились.
— Надо.
— Господи, неужели вы хотите…
— Что? — холодно и насмешливо спросила она.
— Ничего. Я так…
— Подождите меня, — она одна вошла в аптеку.
Михайлов видел в окно, как аптекарь качал головой, как она в чем-то убеждала его и как, наконец, аптекарь протянул ей белую коробочку и она спрятала ее в сумке.
Из аптеки она вышла с каким-то особенным — спокойным и решительным лицом.
— Теперь проводите меня домой.
Вы не хотите позавтракать? — робко предложил он.
Позавтракать? — изумилась она. — Нет, не хочу.
Они вышли в Булонский лес.
— Посмотрите, — она слегка улыбнулась, — деревья, они совсем зеленые.
Хотите, посидим здесь или поедем кататься.
Она прижала к груди сумку.
— Нет, мне надо домой.
У подъезда отеля она остановилась.
— Десять лет, — сказала она задумчиво, как бы про себя. — Десять лет…
Она подняла голову и посмотрела на синее, прозрачное апрельское небо.
«Так смотрят только в последний раз, последним взглядом», — подумал Михайлов, и сердце его сжалось.
Она протянула руку.
— Прощайте… — и, словно вспомнив что-то, прибавила: — Спасибо… Вы добрый.
— Татьяна Александровна, — крикнул он вдруг. — Татьяна Александровна, ради Бога…
Она высвободила руку.
— Оставьте меня…
И, вбежав в подъезд, захлопнула дверь.
«…Надо было не пускать, отнять сумку — ведь там яд, надо было… — он в отчаянии махнул рукой. — Нет, ничего нельзя, все напрасно. И ничего нельзя сделать, ничего! Пойти к ней? Она прогонит, не станет слушать. Нет…»
