— Я буду звать полис, — кричала она все громче. — Уходите из мой дом, — и она величественно указала на дверь.
Теперь это была не Жозетка, а мадам Жозефин во всем сознании своего достоинства.
Мальчик в куртке открыл дверь.
Бородатый человек удивленно и недоуменно смотрел на нее и вдруг, что-то сообразив, весь затрясся.
— Как? Меня гнать? Меня, Сковородкина? Да знаешь ли ты, — он задыхался, захлебываясь. — Деньги… Да ты бы просто сказала, что истратила. Что мне деньги? Топчу деньги! Я, болван, тебя видеть хотел! А ты — деньги… Вот они, деньги, — он выхватил пачку стофранковых билетов и бросил их на пол. — Последние! Бери, бери. Мне не жаль, все, все…
Он высыпал из кармана мелочь. Франки покатились по полу.
— Все! — и, сорвав с пальца кольцо, бросил ей под ноги. — Все бери!
— Ай-ай-ай, — завизжала она, втягивая голову в плечи, словно ожидая удара. — Нельзя, нельзя! — и, присев на пол, стала собирать деньги. Металлические франки закатились далеко, она ползала за ними на четвереньках. — Ой, ой, нехорошо!
Он, как-то сразу успокоившись, насмешливо смотрел на нее сверху вниз.
Она обшарила все углы и, встав с колен, протянула ему деньги.
— Пересчитай. Кажется, все. Мне чужих не надо. Я онэт[70].
Он сунул деньги в карман шубы.
— Ну и черт с тобой! Прощай! — и пошел к дверям.
— А кольцо? — не выдержал Михайлов. — Ведь вы бросили кольцо.
— А тебе что? — грозно уставился на него бородатый человек. — Твое, что ли?
— Кольцо! — всполошилась мадам Жозефин. Лицо ее покраснело — красными пятнами. — Кольцо! Мари, Жан, Ивон! — позвала она, и в комнату вбежали три девочки.
— Ищите кольцо, monsieur потерял, — объяснила она по-французски.
Девочки засуетились. Мадам Жозефин снова поползла по полу. Бородатый человек еще с минуту смотрел на нее, потом с омерзением выругался и вышел, хлопнув дверью.
Мадам Жозефин встала.
— Вы видали, — обратилась она к Михайлову. — Я не виновата. Вы темуэн[71].
Она вышла, почти столкнувшись с высоким рассыльным, несшим картонку.
— Серж, — сказала она сердитым голосом. — Там тебя ждет какая-то. Ты знаешь, я не ревную. Но чтобы в последний раз. Я не хочу грязи в своем доме.
— Ко мне? — удивился он и, поставив картонку на пол, снял шапку с золотым галуном и поправил волосы.
Татьяна Александровна встала со стула. По лицу ее прошла судорога.
— Сережа…
Он внимательно смотрел на нее, не узнавая, потом вдруг как— то неестественно высоко поднял руки, для чего-то еще раз пригладил волосы и, подойдя к ней, опустился на колени.
