Зеркало. Избранная проза | страница 30



— Потому что у него нет ни гроша.

— А вы думаете, что опасны только богатые?

— Конечно!

Она покраснела.

— Мне не нужно ваших денег.

— Может быть. Но вам нужно то, что на них покупают.

— Вы думаете? — она расстегнула браслет. — Вот, я сейчас брошу его в море.

— Не делайте этого. Придется искать, нанимать водолазов. Лучше на эти деньги купим вам сейчас какой-нибудь пустяк — хотите?

— Нет. Я ничего не хочу. Оставьте меня в покое.

— Я терпеть не могу русских национальных черт — тоски и сумасбродства. Вы были всегда такая веселая, совсем не похожая на русскую.

— Да? Но я все-таки русская. И я терпеть не могу американцев.

— О, — обиженно протянул он, но сейчас же смягчился. — Дорогая моя, вы, должно быть, больны. Это началось неделю назад с вашей мигрени. Надо сегодня же позвать доктора.


Прошло десять дней. Ни на письма, ни на телеграммы ответа не было.

«Отлично! Сердится? Влюбился в ту, с веснушками? Уехал?»

В конторе отеля кланялись: «Нет, писем для мадам нет. Пусть мадам не беспокоится. Если будет, сейчас же принесут».

И все-таки она спрашивала по нескольку раз в день.


«На людях легче… Музыка мешает думать… Когда танцуешь, почти не чувствуешь тревоги, — Татьяна Александровна смотрит на бесцветные глаза американца, друга Джонсона. — А дома, может быть, ждет письмо…»

— В этом году — чудный сезон, не так ли?

Она кивает головой.

— Вы хорошо танцуете. В особенности для неамериканки.

Она молчит.

— Вы были на теннисных состязаниях?

— Да.

— Интересно, не так ли?

— Да.

— Теннис — благородная игра.

— Да. — «Письмо, наверное, пришло».

— Сколько вы делаете в час?

— Сколько я делаю?

— Ну да. Я про автомобиль.

— Ах вот вы о чем… Я не считала…

Музыка обрывается. И снова: «Вы любите гольф?»

В автомобиле Джонсон целует ей руку.

— Я давно не видел вас такой веселой. Теперь, надеюсь, все будет хорошо, дорогая?

— Да, теперь все будет хорошо.

Лакей подает ей конверт.

— Вот вам письмо, мадам.

«Какое толстое письмо! И отчего адрес написан чужим почерком?»

Татьяна Александровна бежит к себе: «Ведь я знала».

— Не забудьте, что мы едем в Оперу и должны раньше пообедать, — говорит Джонсон.

— Да, да, — и она захлопывает дверь.

Она читает, не понимая. По-французски… На пишущей машинке… Ярко-лиловый шрифт прыгает у ней в глазах: «Poste privee. Корреспонденция из всех стран. Гарантия тайны»[49].

«…Наш клиент… распорядился… пять писем… Из указанных им городов… Препровождаем последнее… Полученные от вас… Согласно его указанию…»

Из конверта вывалились ее нераспечатанные телеграммы и письма и лист бумаги, криво исписанный рукой Сергея.