Это были баклановцы.
Два всадника на великолѣпныхъ лошадяхъ, два младшихъ брата сраженнаго исполина, такіе же могучіе и такіе же рослые красавцы, какъ и старшій, отдѣлились отъ колонны и съ шашками на-голо бросились вдогонку за плѣнными.
Въ минуту съ бѣглецами было покончено.
Ихъ изрубленныя тѣла были разметаны по степи.
Подскакалъ отрядъ и, спѣшившись, столпился вокругъ своего атамана.
Онъ лежалъ бездыханнымъ.
Пуля прошла около самаго сердца.
Обезкураженные, безмолвные, обнаживъ головы, стояли баклановцы надъ трупомъ того, кто три года дѣлилъ съ ними боевыя невзгоды великой войны, кто въ дни смрадной смуты ибезвременія собралъ, объединилъ ихъ изъ осколковъ славнаго 17-го полка и доблестно водилъ противъ красной нечисти. Забытая всѣми раненая лошадь Власова, повернувъ голову въ сторону упавшаго хозяина, какъ бы въ недоумѣніи, напряженно стараясь понять произшедшее, нѣкоторое время стояла неподвижно на мѣстѣ. Потомъ, видимо, догадываясь о горестномъ смыслѣ случившагося, она вскинула вверхъ головой и, поджавъ больную ногу, съ тихимъ, тревожно-вопросительнымъ гоготомъ, съ сильной натугой прыгая на трехъ здоровыхъ, торопливо направилась къ столпившимся казакамъ. При каждомъ припадающемъ шагѣ напрягая весь свой статный, длинный корпусъ, такъ, что вырисовывался каждый мускулъ ея благороднаго, дивнаго, втянутаго въ работу тѣла, она протиснулась между казаками къ распростертому на землѣ тѣлу хозяина. Низко нагнувъ голову сь насторожившимися тонкими подвижными ушами, косясь выпуклыми сапфировыми зрачками на трупъ, она шумно хватила расширенными ноздрями воздуха, вдругъ рѣзко взмахнула вверхъ головой и вытянувшись всѣмъ корпусомъ, преподнявъ немного хвостъ, высокимъ, пронзительнымъ голосомъ, какъ бы исходящимъ изъ глубины ея потрясенной горестью лошадиной души, звонко, протяжно и жалобно заржала... Все могучее, легкое тѣло ея содрогалось мелкой, трепетной дрожью. — Уведите коня! — приказалъ казакамъ быстро вошедшій въ кругъ, черноусый и чернобровый высокій красавецъ-офицеръ, съ нахмуреннымъ, блѣднымъ лицомъ опускаясь передъ мертвецомъ на колѣни. Это былъ самый младшій братъ убитаго есаула. Юрочка и другіе партизаны видѣли ковылявшую на трехъ ногахъ лошадь съ распущеннымъ бѣлымъ бинтомъ на раненой ногѣ.
Она покорно, но неохотно шла прочь отъ трупа хозяина за казакомъ, который тянулъ ее на чумбурѣ[5]
Грозная коса смерти теперь безперерывно блистала вокругъ него, сметая его соратниковъ и друзей, что онъ понималъ, что и ему поздно ли, рано не избѣжать ея . Она безперерывно поворачивала голову назадъ и, забывъ о собственной боли, не умолкая, высокимъ, пронзительнымъ голосомъ ржала, по своему оплакивая потерю. До самаго Журавскаго хутора преслѣдовало партизанъ это звонкое, горестное ржаніе. Казалось, все обширное поле наполнилось этими мощными звуками печали и горя, вся степь жаловалась и стонала.
