Юрочка помолчалъ, глядя себѣ подъ ноги.
— Мамы я едва ли когда-нибудь дождусь, — обернувъ лицо съ влажными глазами въ сторону окна и по дѣтски оттопыривъ свои полуоткрытыя, алыя, полныя губы, тоскливо отвѣтилъ онъ. — Если бы мама могла пріѣхать, она не задержалась бы. Я маму мою знаю... — Сердце его больно защемило. Голосъ дрогнулъ. И глотая слезы, онъ, глядя на свои руки, которыми комкалъ кайму скатерти, совсѣмъ тихо вымолвилъ: — она давно была бы здѣсь, она бы тамъ не усидѣла такъ долго... Но вѣдь нѣтъ ея... А время идетъ, — дѣловито продол-
жалъ онъ, оправляясь. — Нельзя сидѣть такъ, какъ я ...
— Вѣдь ты же ребенокъ, Юра...
— Какой же я, дядя, ребенокъ?! Я видѣлъ партизанъ моложе меня и куда слабѣе... и ничего, воюютъ... Почему же мнѣ-то сидѣть?! Вѣдь стыдно, дядя. Да я ужъ и не могу сидѣть такъ... сложа руки...
— Такое время... ужасное время... — безпомощно шепталъ дядя, останавливаясь передъ окномъ и тихонько отирая платкомъ навернувшіяся слезы.
У него не хватало ни словъ, ни духа отговаривать мальчика отъ принятаго рѣшенія.
Онъ зналъ, что всѣ его доводы на этотъ разъ будутъ безсильны, такъ какъ онъ уже не разъ говорилъ съ Юрой на эту тему и отдалялъ поступленіе его въ строй только тѣмъ, что каждый разъ просилъ его дождаться пріѣзда матери.
Теперь и самъ онъ не вѣрилъ въ этотъ пріѣздъ и видѣлъ, что и Юрочка потерялъ всякую надежду.
Дядя по-отцовски перекрестилъ, благословляя Юрочку на подвигъ спасенія и защиты родины, крѣпко прижалъ къ своей груди и, не сдержавъ слезъ, отвернулся.
— Ну, помогай тебѣ Богъ, Юра. Нынче, «устами младенцевъ глаголетъ Господь», а на ихъ костяхъ, на костяхъ несчастныхъ русскихъ дѣтей, ихъ кровью и подвигами отстаивается
подлинная, не поганая Россія отъ нашествія кровожадныхъ дьяволовъ. А мы, ваши отцы и вообще старшія поколѣнія отдали на закланіе нашихъ дѣтей, спрятались за ихъ спины... Трусы, и банкроты, банкроты мы во всѣхъ отношеніяхъ и нѣтъ намъ оправданія...
Онъ горестно махнулъ рукой.
Юрочка нѣсколько разъ сходилъ въ соборъ, исповѣдался, причастился и съ легкимъ сердцемъ прямо изъ храма пошелъ въ канцелярію отряда Чернецова и записался въ строй.
Теперь на немъ была защитнаго цвѣта рубашка и сѣрая шинель, на ногахъ тяжелые, крѣпкіе, подбитые множествомъ гвоздей, грубой кожи ботинки съ обмотками, на головѣ сѣрая папаха, а въ рукахъ винтовка со штыкомъ.
Поселился Юрочка въ общежитіи Чернецовскаго отряда, съ увлеченіемъ отдавшись изученію строя и ружейныхъ пріемовъ, въ которыхъ онъ былъ не новичекъ, потому что въ императорскія времена гимназистовъ этому учили, а такъ какъ въ послѣдніе три года отецъ часто бралъ его съ собой на охоту, то ружье и стрѣльба не были ему диковиной.
