— Я попрошу васъ не тыкать... — сдержанно замѣтилъ офицеръ.
Но баба не унималась.
— Съ самой Москвы такъ-то ѣдемъ, и никто слова не сказалъ. А то ишь ты... отыщи мѣста. Вотъ и весь сказъ. Съ самой Москвы такъ-то ѣдемъ…
— У васъ въ Москвѣ и людей рѣжутъ и грабятъ, — возбужденно возвразилъ офицеръ. — А у насъ область Войска Донского, гдѣ законъ и порядокъ...
— А наплевать мнѣ на твою область! Ишь ты... сказано тебѣ, не пойдемъ отселева! — взвизгнувъ во весь голосъ заорала баба.
Другіе голоса загалдѣли еще возбужденнѣе и громче.
— Взять ихъ! Въ шею! Живо! — сурово и властно, покрывая всѣ голоса, вдругъ загремѣлъ выведенный изъ терпѣнія офицеръ. — Ахъ, вы, хамы... Ишь зазнались, поскуды вонючія! Еще и глотку драть... Морды вамъ не натрепали. Такъ прикажу — живо натрепятъ. Вонъ, свинота! И безъ раз-го-воровъ!
— Ну, тетки, дяди, вонъ, вонъ, пожалуйте, честью просять... — говорили казаки, быстро прокладывая свои проворныя руки и плечи къ заносчивымъ пассажирамъ.
За окно полетѣли на платформу сумки и котомки. — Намъ растобаривать съ вами неколи. А ежели чуть што зашабаршите, такъ недолго вашего брата и за петелы да святымъ кулакомъ по окаянной шеѣ... И рахунки-то свои поживѣе собирайте. У насъ тутъ не Москва...
Мужики и бабы вдругъ молча, поспѣшно зашевелились, хватая свои вещи и толпясь у выхода изъ вагона.
— Мы и сами... мы и сами... Чего насъ брать?! Своехъ ногъ у насъ нѣту-ти, што-ли?! Мы не безъ ногъ...— уже инымъ примирительнымъ голосомъ говорила прежняя баба. — Ишь ты какъ тутъ...
— Молчать! — снова крикнулъ офицеръ.
— И помолчу. Чего-жъ не помолчать-то...— уже въ полголоса говорила та же баба, направляясь изъ вагона вслѣдъ за своими спутниками. — Охъ, Господи, — батюшка! Вотъ какъ тутъ. Вотъ какіе они! Видно, правду говорили-то — казачья сторона... Охъ, Господи...
— Ну, ну, ты у меня поговори еще. Я тебѣ поговорю... Выходи. Ждать тебя буду, что ли? — снова прикрикнулъ офицеръ.
— Да я и то ужъ молчу. Идѣ ужъ тутъ говорить?! Охъ, Господи Исусе... — совсѣмъ скромно, съ какой-то безнадежностью, скороговоркой произнесла баба, вздыхая и выходя изъ вагона съ корзинками, котомками и кульками.
Этихъ пассажировъ присоединили къ кучкѣ, высаженной изъ другихъ вагоновъ и подъ конвоемъ казаковъ куда-то увели.
Тутъ только Юрочка догадался, почему злая, своевольная, никому не подчинявшаяся и всѣмъ угрожавшая толпа такъ поспѣшно и заблаговременно очистила на предыдущей станціи вагоны.
Остались только простаки, не знавшіе, что на Дону царитъ еще законъ, государственность и порядокъ.
