Мальчикъ чувствовалъ это всѣми фибрами своего существа.
Похоронивъ мужа, мать затороцила Юрочку поскорѣе уѣзжать изъ Москвы.
Она благословила его семейнымъ образкомъ и, заливаясь горькими слезами, говорила ему:
— Уѣзжай на Донъ, мой ненаглядный, родной, безцѣнный мальчикъ — единственная отрада моя, а то я боюсь, какъ бы эти звѣри не убили и тебя, какъ убили твоего отца. И да сохранитъ тебя Господь Милосердный и Его Пречистая Матерь. Ея покровительству и заступничеству тебя поручаю. Будь самостоятеленъ и твердъ. Постоять за тебя больше некому.
И мама залилась еще горшими слезами.
— Боюсь, боюсь я за тебя... — среди рыданій говорила она, и плечи ея безпомощно вздрагивали, и между тонкими, нѣжными пальцами лились свѣтлыя слезы. — Какъ поѣдешь ты одинъ? Ты никогда одинъ не ѣздилъ... И кто за тобой присмотритъ?.. Господи, да за что столько горя и бѣдъ свалилось на наши головы? Но на все Твоя святая воля!
— Мамочка, милая, родная ты моя, обо мнѣ не безпокойся...— отвѣчалъ опечаленный и растроганный Юрочка, съ усиліемъ поджимая свои почему-то безперерывно распускавшіяся полныя, яркія губы. — Я теперь уже не мальчикъ. Нѣ-ѣтъ. Былъ мальчикъ, а теперь уже многому научился... — глядя передъ собою въ пространство, тихо, но рѣшительно добавилъ онъ.
Мать долго цѣловала его нѣжное лицо, полныя, розовыя щечки, голубые глаза, бѣлокурыя шелковыя кудри, называла его самыми нѣжными ласкательными именами, долго сжимала его въ своихъ объятіяхъ и съ выраженіемъ безграничной любви, тоски и ласки смотрѣла на него, хотѣла навсегда въ своей памяти и сердцѣ запечатлѣть безконечно-дорогой для нея его образъ со всѣми мельчайшими подробностями.
Сестренки, раньше часто ссорившіяся съ нимъ и досаждавшія ему, теперь не знали, какимъ способомъ побольше выразить ему свою любовь и привязанность.
11-ти лѣтняя Оленька съ живыми, темными глазами и маленькимъ ртомъ подарила ему на память тетрадку съ собственными рисунками въ краскахъ, которыми она очень дорожила.
8-ми лѣтняя свѣтлоглазая, ласковая шалунья — Мусенька, дала ему шелковую закладочку, вышитую собственными руками для евангелія, которое мама положила вмѣстѣ съ бѣльемъ въ Юрочкинъ походный мѣшокъ.
Юрочка былъ разстроенъ и растроганъ до слезъ.
Онъ никакъ не подозрѣвалъ, что такъ сильно любитъ всѣхъ своихъ семейныхъ и что ему такъ тяжело разставаться съ ними.
Ему и хотѣлось поскорѣе уѣхать на вокзалъ и тяжко было оторваться отъ родныхъ, особенно теперь, когда папы нѣтъ, когда онъ погибъ такой мучительной смертью отъ руки убійцъ и мама и сестренки останутся одинокими.
