Это было страшнымъ и неожиданнымъ для него ударомъ.
Онъ хотѣлъ помочь мамѣ, сказать ей хоть что-нибудь, но не двинулся съ мѣста, не пошевелилъ языкомъ.
Время для него остановилось и хотя въ умѣ его застрялъ прежній неразрѣшенный мучительный вопросъ, онъ съ особеннымъ вниманіемъ, но одними только глазами слѣдилъ за галками, которыя съ крикомъ перелетали съ мѣста на мѣсто на ближней красной облинялой крышѣ, и каждый ихъ крикъ и каждый взмахъ крыльевъ на фонѣ яснаго и загадочно-пустого неба отчетливо и рѣзко запечатлѣвались въ его зрительной и слуховой памяти.
И ему казалось, что галки и кричали, и летали въ пустомъ небѣ какъ-то особенно: крикъ ихъ былъ похоронно-гармониченъ, взмахи крыльевъ рѣзко-отчетливы, точно онѣ не въ воздухѣ летали, а рѣзали крыльями что-то густое и упругое и этимъ птицы вѣщали ему о великомъ, непоправимомъ несчастіи, съ нимъ случившемся и о чемъ-то надвигающемся еще болѣе горестномъ и грозномъ.
Кто-то грубо и съ силой дернулъ его сзади за плечо и обдалъ отвратительнымъ сивушнымъ запахомъ.
Юрочка съ болѣзненной гримасой глубокаго страданія и брезгливости на лицѣ повернул-ся.
Передъ нимъ стоялъ красногвардеецъ, обвѣшанный черезъ грудь и плечи крестъ на крестъ пулеметными лентами.
Юрочкѣ какъ-то особенно ярко и нестерпимо рѣзко бросилась въ глаза его густо-красная, сытая, обвѣтренная рожа съ выдавшимися, на подобіе тяжелыхъ лошадиныхъ ганашей, толстыми костями и мускулами челюстей.
Красногвардеецъ волочилъ по землѣ ружье, какъ палку.
И это замѣтилъ Юрочка.
Мама сидѣла на землѣ и была точно помѣшанная.
Она, какъ на смерть подстрѣленная птица, схватившись рукой за сердце, всѣмъ корпусомъ металась изъ стороны въ сторону, не будучи въ силахъ встать на ноги и съ выраженіемъ отчаянія и растерянности въ блуждающихъ глазахъ, внѣ себя что-то шептала.
— Чего тутъ раскудахтались, буржуи?! Тсс! Будя!..— Тутъ слѣдовало непередаваемое по своему безстыдству и омерзительной гнусности ругательство. — Ежели признали за своего, такъ и обирайте скорѣича отселева эту падаль. Неча нюни распускать. Чего долго короводи-ться съ вами! Знаемъ васъ. Попили нашей кровушки. Теперя шабашъ...
Юрочку сотрясло всего.
У него вспыхнули глаза, все передъ нимъ позеленѣло и закружилось вихремъ. Онъ видѣлъ передъ собой только толстое лицо и фигуру торжествующаго животнаго. Отъ душившей его ненависти онъ не могъ выговорить ни одного слова.
Одинъ мигъ онъ хотѣлъ вцѣпиться въ толстое горло этого гнуснаго двуногаго гада и мысленно измѣривъ обоюдныя силы, не сомнѣвался, что тотъ и спохватиться не успѣетъ, какъ онъ, Юрочка, задушитъ его, вытрясетъ изъ его неуклюжаго, дюжого тѣла растленный, мерзкій духъ.
