Состояние ухудшалось. Мои кости выступали из кожи. Позвали врача. Пришел доктор Фаульхабер и осмотрел меня. Ему не потребовалось много времени выяснить все.
— Это был шок. Очень сильная травма. Он выживет, только если переборет этот шок.
Глория вывела врача наружу и рассказала ему:
— Это действительно был шок, доктор. С тех пор как он узнал, что срубят его дерево апельсина-лиму, он в таком состоянии.
— В таком случае, необходимо его убедить, что это неправда.
— Мы уже пытались всякими способами, но он не верит. Для него его деревце апельсина-лима, это человек. Он очень странный ребенок. Очень чувствительный и преждевременно развитый.
Я все выслушивал, но продолжал терять интерес к жизни. Хотел идти на небо, но живые туда не идут.
Приобрели лекарства, но меня по-прежнему рвало.
В это время произошло нечто чудесное. Улица пришла в движение, чтобы проведать меня. Забыли то, что я был черт в образе человека. Пришел дон «Нищета и голод» и принес торт «Мария-моль». Негритянка Еугения принесли мне яйца и помолилась над моим животом, что я перестал рвать.
— Сын дона Пабло умирает…. Мне говорили приятные вещи.
— Ты должен выздороветь, Зезé. Без тебя и твоих проделок на улице стало скучно.
Пришла навестить меня и донья Сесилия Пайм, она принесла мой портфель из школы и цветы. И только лишь это заставило меня снова заплакать.
Она рассказала, как я вышел из класса, но она знала только это.
Было очень грустно, когда пришел дон Альворадо. Я узнал его голос и притворился, что сплю.
— Вы подождите, пока он не проснется. Он сел и начал разговаривать с Глорией.
— Послушайте, донья, я прошел по всем углам спрашивая ваш дом, пока не нашел его.
Он с силой всхлипнул.
— Мой ангелочек не может умереть. Не дайте ему умереть, донья. Это для вас он брал у меня буклеты, нет?
Он почти не дал Глории ответить.
— Не дайте умереть этому мальчику, донья. Если с ним что-нибудь случиться, я никогда более не приеду в этот несчастный пригород.
Когда он вошел в комнату, то сел рядом с кроватью и держал мою руку на своем лице.
— Смотри, Зезé. Ты должен выздороветь, чтобы петь со мною. Я почти ничего не продаю. Все спрашивают: «Эй, Ариовальдо, где твой кенарчонок?». Ты обещаешь мне, что вылечишься, обещаешь?
Мои глаза еще имели силы наполниться слезами, и, зная, что мне нельзя было больше волноваться, Глория проводила дона Альворадо к выходу.
Мне становилось лучше. Я уже мог кое-что глотать и питать свой желудок. Только, когда вспоминал, поднималась температура и возвращались рвотные позывы, с дрожью и холодным потом. Иногда, сам того не желая, мне виделся Мангартиба, летящий и разламывающий его. Я просил Мальчика Бога, если я, хоть иногда имел для него значение, чтобы он ничего не почувствовал.
